посигналили и пару раз моргнули фарами, дошло: зовёт.
Где-то на задворках хмельной бдительности пискнуло благоразумие, но что я могла сделать? Тупо не пойти? Или, упаси бог, поманить Панина в ответ, опустив этим его и без того висячее достоинство? Нет. Зойка конечно сучка, но инструкции дала чёткие.
Прижав к груди цветы, успокаивая себя тем, что за углом меня ждёт Макс, да и народ скоро начнет выходить из Олимпа – тот же Бородин, например, я пошла. Замерла перед открытой задней дверью, всё пытаясь проморгаться от радужных пятен перед глазами.
– Ты хочешь мне что-то сказать, малыш?
Добрый сказочник, блин. Как там увещевала Зойка – интересный собеседник, человек интеллигентный и безобидный?
– Эдуард Валентинович, вы извините, я совсем закружилась… Я забыла сказать вам…
– Чшш… Ну что же ты, так и будешь стоять за порогом? – рассмеялся он из темноты. – Забирайся скорее ко мне. Ну? Смелее, малыш! Я же не кусаюсь. – Снова рассмеялся.
Надо сказать легко рассмеялся, совершенно не страшно, даже тепло как-то. И я, всё так же ища спасения за букетами, забралась. Неловко, неудобно: пороги-то высокие, а руки-то заняты… Плюхнулась на сиденье и тут же, без всякой команды, водила вышел на улицу и, обойдя тачку, закрыл за мной дверь. И этот хлопок был похож на выстрел.
– Слушаю тебя, малыш.
Я нервно сглотнула и, глядя как по стене здания скользит длинная тень водителя, так и оставшегося снаружи в лучах фар, глубоко вдохнула. Выдохнула. Без паники. Всё нормально.
– Эдуард Валентинович, Зоя Андреевна рассказала о том, как сильно вы помогли мне с этим титулом, и я хотела бы поблагодарить вас за это…
– Ну так благодари, – перебил он. – Раз очень хочешь.
Я осеклась. В смысле, блин, благодари? А я что делаю?
Панин рассмеялся, тихонечко так, липко:
– Какая пугливая девочка. Ну ты же сама сказала – хочешь?
– Х… хочу.
– Ну так давай, смелее. Не тяни. У меня режим – ложусь спать не позже двенадцати.
Вот говорят: «волосы на затылке зашевелились» – и я всегда считала, что это фигура речи, но в этот момент почувствовала, как это бывает. Прижала к груди цветы, беспомощно проводила взглядом вышедших из Олимпа Бородина, Галину Николаевну и Снежану. Сейчас тётя Тома приберёт в тренерской и тоже уйдёт. А потом, сдав помещение на охрану, и Нина… А Панин смотрел на меня в упор и ждал. И казалось, что в полумраке салона наполненном его сиплым, слегка затруднённым на выдохе дыхании, слышно как бешено стучит моё сердце.
– Малыш… – позвал Панин и, протянув руку, сначала погладил, а потом вдруг слегка смял пальцами большую розу в моём букете. – Я жду.
То ли от неожиданности, то ли от того, что роза эта находилась прямо возле моего лица и, касаясь её, Панин скользнул тыльной стороной ладони по моей щеке, я вздрогнула и очнулась.
