Но имей в виду, что Алекс останется со мной. И это даже не обсуждается. Хочешь уйти – уходи одна.
У меня аж в глазах потемнело.
– Николос, ты… Ты не посмеешь!
– Формально, я его настоящий отец, а ты всего лишь моя жена. – Поднял голову, посмотрел на меня жёстко, без тени сочувствия. – Или ты забыла?
– Ник…
Запиликал селектор, Ник нажал кнопку громкой связи.
– До начала совещания три минуты, – напомнила секретарь.
– Хорошо, Анна. Спасибо.
Я невольно усмехнулась. А ведь он даже не дрогнул, когда я созналась, что знаю о них. Может, потому, что давно уже было понятно, что знаю, но терплю? И что? Рассчитывал, что это будет тянуться бесконечно? Ну что ж… Как ни горько признавать, но верно рассчитывал. Вот только не надо было перегибать палку!
– Николос, очнись, Алекс мой сын! МОЙ! И если понадобится, я буду доказывать это в суде. Генетическую экспертизу не обманешь, и ты прекрасно это понимаешь.
– Извини, тебе пора, – собирая документы на столе в аккуратные стопочки, ответил он. – И давай всё-таки поговорим спокойно. Сегодня я приеду пораньше.
***
До вечера я передумала всё что могла – вплоть до того, чтобы просто взять Алекса и сбежать. Глупо конечно, сама понимала. Ведь куда я могла увезти ребёнка без визы и согласия отца, кроме, как в одну из стран Евросоюза? Да и увезла бы, а дальше что? Уже на второй день его отсутствия в школе этим заинтересовалась бы дирекция, а затем и Schulamt4
Это ведь не Россия, где можно прогуливать школу по записке от мамы – просто потому, что неохота, а потом тупо нагнать программу к концу четверти. Здесь за каждый пропущенный день нужно отчитаться.
Да и вообще всё глупо, кроме одного – пойти на мировую, дожидаясь совершеннолетия Алекса. Ведь я-то, конечно, стала гражданкой Германии: и язык выучила, и образование получила, и работу в частной Галерее искусств, но для коренных немцев я всё равно оставалась эмигранткой, и это чувствовалось в их отношении – слегка небрежном, слегка снисходительном и заведомо предвзятом. Я словно всегда была слегка «не до», как впрочем, и любой другой эмигрант. И это в обычных, бытовых вопросах, а чего уж говорить об участии в судебных разбирательствах, которых я, к слову сказать, боялась, как огня? Камила Петровна Трайбер, в девичестве Иванова, это ведь что-то с чем-то! С таким прошлым только и оставалось, что сидеть тише воды, ниже травы.
Николос действительно приехал пораньше. Как ни в чём не бывало, принял душ, переоделся. Появился на пороге гостиной, где я сидела, тихонечко, словно мышка, и лихорадочно соображала, как же мне себя вести.
– Ты готова?
– Смотря к чему.
Он спокойно прошёл к фортепиано, открыл крышку.
– Надень что-нибудь эффектное. Например, то красное платье, в котором ты была на благотворительном ужине в Кёльне.
– Оно бордовое… – машинально поправила я.
– Неважно, –
