занозой засевший у меня в голове. С ним тоже придется разобраться.
Но главное – понять, как выбраться из этой задницы и снова стать Елизаветой Власовой.
После ужина Карел порывался проводить меня наверх, но я отказалась, сославшись на то, что снова чувствую себя уставшей и мне пора баиньки. Блондин нехотя отпустил свой потенциальный улов, и я, распаковавшись с помощью Орисы, переоделась в ночнушку и вернулась к изучению книги.
Сама не заметила, как уснула. Проснулась посреди ночи. Вынырнула из тревожного сна и поняла, что задыхаюсь. Было такое чувство, будто мне на грудь положили тяжеленный камень. Жарко… Как же тут жарко.
Хотела уже сбросить одеяло (кстати, когда под него забиралась, в комнате было прохладно) и тут вдруг осознала, что именно явилось причиной этого внезапного дискомфорта. В кровать меня вжимало чье-то мужское тело. Грубые пальцы сдавили грудь так, что я едва не зашипела от боли. Резкий запах кожи и табака ударил мне в нос, и к горлу подступила тошнота.
Пальцы скользнули вверх, удавкой стянулись вокруг горла, и спальню наполнил невнятный шепот:
– Ли… моя сладкая девочка… Как же я скучал по тебе, моя конфетка.
«Конфетка? Какого хрена?!» – подумала я первым делом.
Решила было, что это жених, пораньше управившись с делами в Шархе, явился забрать свое приобретение, а заодно проверить его, так сказать, в действии.
Но следующие слова любителя сладенького заставили меня засомневаться.
– А ты скучала по своему ненасытному жеребчику?
Ненасытный жеребчик и конфетка?
Прелестно. Просто прелестно.
Это явно был не Мэдок и уж точно не Карел. Вальяжно разлегшийся на мне мужик никак не тянул на субтильного блондина, да и голос был мне незнаком. Низкий, прокуренно-хриплый, такой, от которого хочется забраться под одеяло и больше никогда из-под него не вылезать.
В общем, неприятный.
– У-у, – проблеяла я, пытаясь спихнуть с себя эту махину.
– Это нет или да? – Незнакомец приподнялся на локтях.
Свеча в изголовье кровати уже давно догорела, камин тоже погас, а плотно задернутые шторы не давали проникнуть в спальню скупому ночному свету. Я не видела лица наглеца и отчаянно уповала, что он точно так же не видит моего. Он явно знаком с Филиппой. Не с трехлетней малышкой, которую запомнили Вейтеры, а со взрослой девицей, что-то явно мутившей с этим типом.
Стоит мне раскрыть рот, и он поймет, что я – это не она. И снова перед глазами замаячили рукописные строки старинной книги. Те самые, про очистительный огонь и другие жестокие пытки.
– Слезь с меня, я задыхаюсь, – проговорила шепотом, еле слышным, по сравнению с которым удары сердца в груди звучали оглушительной барабанной дробью.
Жадно куснув меня за подбородок и лизнув шею (какая же мерзость!), незнакомец нехотя перекатился на спину, после
