к нему случайно не заглянул, мы бы дурака уже хоронили. Слава Лунной кошке, крысюки быстро сообразили отнести его на нижний ярус.
– Хуже стало только ему? – пытаясь скрыть панику, спросила Женька.
Тим был не единственным, кто заразился крысиным вирусом. Кроме него заболело почти полсотни обычных людей. Спасти удалось всего двадцать три человека. Их поселили в городе Норного братства, убедив, что жизнь под землей – самый передовой метод лечения подобных заболеваний.
– Нет, не только. У остальных давление подскочило дня за три до Тимофея – они заразились на несколько суток раньше него. Всех отправили на нижние уровни, – Шепот в задумчивости провел рукой по собранным в хвост белым с желтинкой волосам. Целитель был очень старым. Лоб, нос, руки – всё казалось вылепленным из коричневой глины. Только желтые глаза не имели возраста. Женька иногда представляла, что внутри Шепота живет рысь. И смотрит на мир сквозь человеческое лицо. – Болезнь прогрессирует. Это хуже всего. Завтра придется спускать зараженных еще ниже.
– Тима тоже? – Федор испуганно заморгал.
– Да.
– И часто парню предстоит менять хоромы? – осторожно поинтересовался грибок, выглянув из стены на уровне лица Шепота.
– Если все пойдет, как сейчас, не реже, чем раз в два дня. Тимофей пока держится, но толку никакого. Изменений в организме силой воли не остановишь.
Женя поймала взгляд Шепота.
– Сколько внизу еще уровней?
– Семь, – ответил за целителя Чухонь.
– А что будет потом? Когда спускаться станет некуда?
Старик молчал.
– Значит, Тимке осталось жить около двух недель, – едва слышно закончила Женя.
Путь наверх прошел в молчании. Женька брела за Федором, волоча букет несчастных лилий, и твердила про себя: «Тим умирает. Осталось две недели. Через четырнадцать дней его не будет…», но не ощущала ни страха, ни боли. Казалось, она роняет камешки в колодец и ждет звука удара о воду, а его все нет и нет.
С ней иногда случалось такое. Чувства перестали поспевать за событиями. Голубец орала на нее, покрываясь пурпурными пятнами, а внутри застывшей перед директрисой Женьки лежала зимняя равнина. Над голубым настом гулял колючий ветер, и в каждом кристаллике снега жила безмятежная тишина.
Потом, через час-два, на нее накатывало. Приходила обида и злоба. Но Глубец к тому времени была далеко. «Это инстинкт самосохранения, – думала Женя. – Эмоции специально опаздывают, чтобы я не натворила глупостей под горячую руку».
– Ну, я пойду? – Федор остановился и посмотрел на подругу исподлобья. Толстый Боров тут же опустил зад на влажный асфальт. – Мне еще ужин готовить. Родион Петрович скоро вернется.
Ресницы юного целителя слиплись от слез в коричневые иголки. Подбородок дрожал. Федор в отличие от Женьки слишком остро переживал случившееся с Тимофеем, но не разрешал себе зареветь по-настоящему. Целителям
