Тундра. – На себя посмотри! Полдня собирался.
– В том-то и дело, что я никуда не собирался. Я просто тебя, дурака, пожалел. Изнылся весь.
– Ну и сидел бы… – обиженно пробубнил Тундра, отвернувшись к окну.
Дождь всё усиливался. Доехали до местечка под названием Старушка и, пока добежали от «Лаймы» до остановки троллейбуса у собора Святого Петра, промокли изрядно. Хотя было тепло. С разбега вклинились в плотную толпу, ожидающую транспорт.
Угрюмые промокшие рижане сбились под крышей остановки и нервно ждали приближения троллейбуса, чтобы, как только он подойдёт и распахнёт свои двери-гармошки, моментально выскочить из-под одной крыши и заскочить под другую.
По мере того, как сдвоенный вагон троллейбуса огибал площадь, приближаясь к остановке, росло и напряжение ожидавших его граждан. Бросок от остановки к дверям троллейбуса надо было совершить максимально быстро, технично и, по возможности, первым или хотя бы в первых рядах. Если замешкаешься, то пропадёт всякий смысл этого действия. Промокнешь.
Люди всё больше уплотнялись к лицевой части остановки. Некоторых даже толпа выдавливала под дождь, но те активно сопротивлялись, работая плечами. Некоторые, поняв, что шансов пробиться в первые ряды уже не осталось, смирились и, отойдя в глубь навеса, решили ждать следующего.
Семён и Тундра, воспользовавшись тем, что были в форме, спокойно, по-моряцки вразвалочку, вышли под дождь и, обогнув остановку, встали перед всеми, вызвав недовольное бурчание первых рядов. Особенно возмущалась латышка бальзаковского возраста, одетая как официантка с привокзального буфета (а может, она ей и была).
Троллейбус, погудев, замер. Между этим моментом и открытием дверей был небольшой промежуток времени. Буквально секунда.
До истечения этой последней секунды никто не вышел из-под крыши. Только полная тишина и напряжённые лица говорили о решимости будущих пассажиров. Как только двери дёрнулись, предваряя открытие, плотная масса влажных и озлобленных людей ринулась к ним.
Семён и Тундра прямо припечатались к одной из дверей, но… они дёрнулись и… не открылись. Счастливчики, которые ворвались через другие двери, уже комфортно разместились в салоне и с интересом наблюдали в окна за развитием ситуации у невезучих.
– Молодой человек, ну, подтолкните же её! – закричала под одобряющий гул толпы латышка-«буфетчица», стоявшая по правую руку.
Семён зацепился пальцами за дерматин уплотнителя между створками и резко дёрнул на себя. То ли двери подались от рывка, то ли они и так уже открывались, а может, и всё вместе, но локоть Семёна с ускорением отлетел «буфетчице» прямо под глаз.
Этот эпизод остался бы совершенно не замеченным толпой, ввалившейся в троллейбус, ломая зонтики и снося со своего пути уже находившихся внутри, если бы не громкие причитания «буфетчицы», глаз которой моментально скрывался под огромным фингалом. Она всю дорогу до Иманты (видимо, ей дальше) ругалась по-латышски и по-русски, проклиная в основном себя и обеспокоенная главным вопросом: «Что же я мужу
