но и тут вмешался непутевый его жребий: он умудрился перейти дорогу тем, кому в Лафии простой народ старался вовсе на глаза не попадаться…
– Кто это был? – спросил Флойбек. – Там, в каменном дворе?
Мирча помедлил с ответом.
– Лоран Ласси, – неохотно сказал он наконец. – Возглавляет гаванскую стражу… Асфеллот, как вы поняли.
– Чем ты ему не угодил?
– Я вырос в Лафии и знаю ее, как свои пять пальцев. Живу на этих улицах и много чего вижу и слышу такого, чего не следует видеть и слышать. Да и язык за зубами держать не умею.
…Внутри дом оказался не таким сырым и мрачным, каким виделся снаружи, хотя ветхость и разруха давно стали его хозяевами. Особняк разворовали, утащив все, что могло стоить хоть какие-то деньги. Полы прогнили, проросли травой, лестница обвалилась, по углам свалена была ломаная мебель и груды черепков. Сам Мирча обжил только одну комнатку, собрав в нее все, что не успели растащить или разломать незваные гости – два стула с гнутыми ножками, шкаф без ящиков и колченогий стол, заваленный холстами. Холсты были расписаны старыми лафийскими живописцами, а на обратной стороне Наутек рисовал свои карты.
– Хоромы, конечно, не бог весть какие, а все ж не под открытым небом ночевать, – Мирча возился, выкладывая снедь: затвердевший копченый сыр «с дымком», каравай ржаного хлеба и бутыль лимонной воды.
– Не страшно здесь одному? – Флойбек водил глазами по разломанным потолочным балкам.
Наутек с гулким звуком вытащил пробку.
– Нынче в Лафии везде страшно, – ответил он. – Время такое. Только соображать надо, кого бояться. Те, что в каменном дворе, будут пострашнее старых стен и разбитых окон, – он разлил воду по двум чашкам, себе налил в треснувшую миску.
– Да я про другое говорю, – Флойбек потянулся к сыру, – прежние хозяева не навещают? Дом-то, по всему видать, нечистый. Кто в нем раньше жил?
– А, вот вы о чем… – Мирча уселся на полу, скрестив ноги. – Этот особняк выстроил лет тридцать назад торговец один родом с этих улиц. Они, говаривал, счастливые, не желаю отсюда съезжать. Тут родился, тут разбогател, тут и… Эх! – Наутек махнул рукой. – Жаль человека, ни за грош пропал, а все из-за жадности. Был он моих примерно лет, или чуть постарше, не особенно богатый, не слишком удачливый – так, ни то ни се. Жил себе потихоньку, торговал разной мелочью, как вдруг, – Мирча отломил себе от каравая, – привалило ему богатство, да такое, что все вокруг диву дались. Ниоткуда свалилось, прямо на голову. Враз купил себе два корабля, третий приглядывал. Дом выстроил, этакую хоромину. Там, где лачуги стоят – вон в окне видать, белье сушится – лимонный сад разбил, кедры хотел сажать, да они тут не прижились. Ну и чудить стал, понятное дело. Из фонтана вино пустил, улицу павлиньими перьями выкладывал… Но вот что странно, – Мирча помолчал, жуя, – болтливый он был, а как разговор про его деньги заходил, слова было не вытянуть! Сколько бы бутылок ни опорожнил, сразу замолкал. Тут и последний дурак смекнул, что дело
