дочки. Немудрено, что она с такой легкостью прыгала по чужим постелям, ведь когда-то раздвинутые ноги даже приносили ей доход, поэтому чувство морали и стыда было напрочь стерто из мировосприятия Алины. Как она умудрялась гулять, если мой отец был так тоталитарен? Очень просто: Алину прикрывала жена Чепухи, которая и знать не знала, что подруга ее гуляет по кабелям, как течная сука. Алина врала тете Лизе, что надо съездить в приют к сыну, что надо поискать работу, что.... А тетя Лиза верила и, так как мать убеждала ту, что Седой ей всего этого не разрешает, становилась соучастницей греха Алины. Само собой, это случалось не каждый день, но случалось.
У отца был сложный период. Нормальному человеку это покажется смешным, но только не Седому: сложность заключалась в том, что Седой разрывался между компаниями старых добрых друзей с выпивкой и ухаживанием за маленькой дочерью. Часто он старался совмещать, но тогда второй пункт выполнялся через одно место, хотя выполнялся ли он вообще…
Дедушка и бабушка постепенно сменили гнев на милость. Я не укоряю их за нелюбовь, испытываемую ко мне изначально. Хоть это и пожилые люди, которым полагается быть мудрыми, родители Седого были слишком запуганы, что и мешало им руководствоваться здравым смыслом. Мне, даже еще ничего не соображающей, просто необходима была женская ласка, и я очень рада, что бабушка все же стала проявлять заботу ввиду частого отсутствия моей матери, которая бухала то на чьей-то хате, то дома с отцом у моей кроватки. Чувства бабушки были умеренными, на любовь не походили. Бабушка меня не любила, потому что я была дочерью своей матери и воплощением своего отца, только женского пола, как виделось этой несчастной старухе. А вот дедушка растаял. Он действительно полюбил меня, души во мне не чаял, стал потихоньку откладывать деньги с пенсии мне на подарки. Алина имела какой-то материнский инстинкт, хоть и слабый, поэтому дедушка доверял ей, а она не подводила. Да, мама покупала мне что-то с тех денег, которые копил дед. Покупала честно, на всю сумму. Отец об этом не знал. Маме приходилось врать, что это с ее заработанных, чтобы прикрыть деда, который боялся прогневать родного сына, ведь никто не знал, что на уме у Олега. Вопреки страху, дедушка любил меня, а когда моя голова начала что-то соображать, выяснилось, что я тоже очень люблю своего деда. Кто знает, может, потому что у него были деньги? Отец, наверное, любил его по той же причине. Но я не уверена в верности такого суждения, я уверена лишь в том, что дедушка был дорог моему сердцу. Мы с дедушкой часто беседовали: он сажал меня на колени, гладил по голове трясущейся рукой и рассказывал мудрые и полезные истории, замаскированные сказками. Мы часто проводили время вместе. Отец был рад такому положению дел. Позже, когда дедушка умер, фотография, где я сидела на коленях у деда, стала чуть ли не главной гордостью Седого. Он часто проливал над ней слезы, побитый водкой и одиночеством.
Дом мой походил на зверинец, в котором человек человеку волк. Дед кроил деньги в тайне, бабка опасалась
