должник на крупную сумму, на что у тебя есть подлинные расписки, – умирает. Наследник его, П. Квинкций, приехал в Галлию, в принадлежавшее вам сообща имение, словом, туда, где должна была находиться не только земля, но и все денежные счеты и все бумаги. Кто же мог бы отнестись так небрежно к своему хозяйству, быть таким беззаботным, так резко не походить на тебя, Секст, чтобы – когда имущество лица, с которым он заключил условие, перешло к новому хозяину – не сообщить ему при первой же встрече о долге, не напомнить об уплате, не принести счетов и, если бы возникли недоразумения, не покончить с ними или в стенах дома, или самым формальным судебным разбирательством? Неужели этот образ действий – к которому прибегают даже самые прекрасные люди, те, которым дружба и честь их приятелей и близких знакомых дороже всего, – казался слишком неделикатным С. Невию, тому Невию, которого до того обуяла и ослепила алчность, что он в значительной мере подвергает риску свое выгодное положение, лишь бы целиком лишить Квинкция – своего родственника! – его состояния[19]. 39. Неужели не стал бы требовать своего долга – если бы он действительно был кредитором – человек, который, взбешенный тем, что ему не уплатили несуществующего долга, домогается не только капитала, но даже крови и жизни своего родственника? Или ты, быть может, тогда не желал беспокоить того, кому теперь не даешь свободно перевести дыхание? Ты не хотел, быть может, вежливо напомнить об уплате тому, кого ты теперь намерен преступно лишить жизни?.. Надо полагать, что так: ты не желал или не смел напомнить о долге своему родственнику, с почтением относившемуся к тебе, честному, совестливому старику; бывало, ты не раз запасался дома у себя твердостью духа, решался заговорить о деньгах, являлся во всеоружии, с заученною речью – и вдруг робел, краснел, словно девушка, и не говорил ничего: у тебя разом заплетался язык; ты хотел напомнить ему об уплате, но боялся опечалить его своими словами. Вот где разгадка! XII. 40. Оказывается, что С. Невий щадил уши того, чьей головы он ищет. – Нет, Секст, если бы он был должен тебе, ты потребовал бы у него уплаты и потребовал бы сразу, если не сразу, то вскоре, если не вскоре, то когда-нибудь и уж, конечно, в продолжение первых шести месяцев и, наверное, – к концу года. В течение полутора лет ты ежедневно имел случай напомнить об этом человеку – и не проронил ни слова; прошло почти два года, когда ты, наконец, заикнулся об уплате. Был ли хоть один мот или кутила – притом не тогда, когда начинал ощущаться некоторый дефицит в кассе, а в свои лучшие времена – так беспечен, как беспечен был Секст Невий? Назвав его по имени, я, кажется, сказал всё. 41. Г. Квинкций был должен тебе – ты никогда не спросил у него взятых в долг денег; он умер, его имущество перешло к его наследнику, ты виделся с ним ежедневно и спросил о долге только спустя почти полные два года. Неужели можно еще сомневаться, что вероятнее спросил бы С. Невий – если бы ему были должны – свой долг сразу или молчал о нем два года? Что ж, у него не было времени напомнить об уплате? – Но ведь он жил с тобой вместе более
Не забудем, что разбирательство по спонсионному иску было лишь praejudicium, за которым должна была следовать actio pro socio. Проиграв спонсию, Невий, естественно, ухудшал свое положение в главном деле; а так как спонсия была вызвана совершенно ненужным для самой actio требованием Невия, чтобы Квинкций, как человек сомнительной состоятельности, представил satisdatio iudicatum solvi, то Цицерон мог сказать, что алчность его ослепила.