ищет некий собирательный образ, лепит мозаичное полотно из счастливых надежд, часто разбивающихся вдребезги и до слёз царапающих его. Это – вторая натура Серёжи, Сергея. Нет-нет, не вторая – первая, главная. Ревность же, мелочная опека – они только убьют, разрушат идиллическую связь между ними, взаимное родство душ. Знала умом: права! Хотя сердечко нашёптывало, конечно, много чего ещё…
Подобно тому, как Клава в своё время удивительно прозрела творческую сущность, судьбу творческую Глазова, шестым чувством уразумела, насколько долог и тяжек, неблагодарен путь созидания, Наташа Родионова внезапным просветлением мысли постигла насквозь и личность Бородина – её Сергея Бородина… Достаточно было один-единственный раз послушать его исполнение «ЛУННОЙ», увидеть глаза молодого человека, пальцы, колдующие над клавиатурой и словно вылепливающие из невидимого материала звуки, звуки, звуки… ах! какие звуки… и слова-то не подберёшь, какие звуки! чтобы понять: он не от мира сего. Почему единственный раз?? Потому что она с поры той тщательно избегала присутствовать на его концертах – было больно за него, невыносимо больно было ей видеть, в каких корчах телесных, нравственных извлекает он чудесные стоны, подголоски, звоны и шорохи почти… – о, разве к таким людям подходят с обычными мерками? Конечно же, нет, НЕТ!!! Главное: чтобы никто из них не испытывал остро отрешённость, неприкаянность, некую ущербность. Не чувствовал, что к ним относятся иначе, хотя… Хотя (о, милое женское начало!) почему? Неужели есть что-то постыдное в элементарной жалости? Трудно поверить: человеку не хочется прислониться к родной душе, к душе другого человека, любимого, дорогого, дабы испытать психологический комфорт, уют, отдарить их сторицей – своею нежностью, заботой, признательным, бережным прикосновением ответным… плюс новыми великолепными достижениями в деле, которому посвятил себя и которое, без сомнения, нужно всем-всем-всем и возвышает в нас именно лучшие, сокровенные начала. Трудно предположить!
И ещё одно, касаемо Наташи. Ей стало очевидно – эти девушки нужны ему по мере того, как изучает он новые произведения. Немыслимым образом помогают Сергею, то попадая в унисон его распахнуто рвущейся встречь прекрасному душе, то «сглаживая углы» – диссонансы и шероховатости, неприятие им, исполнителем, авторской, композиторской! самобытности, почерка, стиля… Да в конце концов, просто что-то в тексте очередного нового музыкального произведения, осваиваемого на момент встречи, также новой, очередной, не даётся, не получается – технически проработано идеально, досконально, а в плане художественном – загвоздочка… так вот, тогда-то и уходит он в никуда, ищет, ищет место себе, гонимый, но не отторгнутый Музой и смутно, подспудно влекомый чувством уже и не шестым, а седьмым в объятия возбуждающие, вожделённые… В объятия не столько плотские, сколько – душевные, задушевные, где ещё одним чувством неизъяснимым постигает высокое, обретает успокоение, подсказку небесную:
