Ты что? – крикнула Майя.
Он не ответил, только отступил на несколько шагов для размаха и с упрямым отчаянием взялся обшвыривать меня тяжёлыми комьями. Я не увёртывался.
– Да оставь ты его! Пусть сидит хоть сто лет – не видишь, он больной! – негодовала Майя.
Я даже усмехнулся. Наивная! Как же он оставит меня, раз я «больной»? Он давал ведь, верно, клятву Гиппократа. Так и будет лупить, пока не возьмусь за ум.
Наконец один комок угодил мне по физиономии. Лицо зажглось. Снежная пощёчина отрезвила меня.
– Спасибо, достаточно, – сказал я, вставая. – Пошли за Лизкой.
Мы шагали втроём по белой дороге, каких не бывает в Москве. Следы шин, как клеточки марлевого бинта, вытягивались к горизонту. Я думал: вот хорошо, я не один! Мы идём вместе, три земных человека. И хотелось тянуть и тянуть эту игру – хоть до ночи.
Пройдя минут десять, мы свернули в переулок и подошли к нарядной избе с резными наличниками. У калитки под ветром шаталась берёза, двор был расчищен. За низким заборчиком мамы и бабушки поджидали своих чад. Наконец дверь распахнулась, и на крыльцо повалили девчонки.
Лиза вышла последней. В расстёгнутом пуховичке, с тряпичной куклой в руках – сияющая, готовая к похвалам, она обвела глазами двор и застыла на средней ступеньке. Её бровки сдвинулись. В мучительном сомнении Лиза переводила взгляд с меня на Майю. Выбор, к кому из нас подойти, оказался ей не по силам. Она сорвалась, подбежала к берёзе и, обхватив её, улыбнулась до слёз.
Красна была смерть на миру. А обратной дорогой пришла расплата: зачем я ездил? Только зря истратил надежду.
Я открыл люк и со страшным свистом помчался, куда глядят фары, куда катит шипованная, слава богу, резина. Ветер хлопал над головой, как парус, белые брызги пенились под колёсами. А потом меня зазнобило. Руки на руле стали кусками льда. Я задраил люк и включил посильнее печку.
В первый раз мне было страшно гнать через бесконечный коридор елового леса. На правую его стену лился через тучи закат. Тоска обернула меня, как мокрое полотенце.
Въехав на холм, я вышел и покрепче застегнул куртку. Ну конечно – у меня температура. Тяжёлая дрожь гуляет по телу, сильно, с ощутимой отдачей лупит сердце. Собравшись духом, я поплёлся было открывать ворота, как вдруг краем зрения уловил в снежной сени рябин и лип силуэт Коли. Он сидел на лавчонке у забора и выдувал дымок в смеркающуюся даль.
Ни слова не говоря, я подсел к нему и, откинувшись, замер. За поляной красным жаром горел еловый лес. Коля выплюнул папироску и уставился вместе со мной на резную каёмку. Наблюдать с Колей закат было славно – всё равно что смотреть с другом-болельщиком футбольный матч.
– Гаснет! – спустя минуту заметил Коля. – Подвернули фитилёк!
И правда, фитилёк подвернули. За считанные секунды малиновый пламень смешался с лиловым и утих в остужающей синеве.
– Жалко Николая, дом их… – глянув на дальний край деревни, проговорил Коля. – Пришли в гости
