для батюшки. Этому человеку, видно, было невдомек, что с каждой ложкой варенья он совершает сразу несколько грехов – грех непослушания, грех воровства и грех чревоугодия. Пусть же тот, кто так грешил, завтракать сегодня не идет, а вместо этого молится перед образами и просит прощения за свои грехи и здоровья батюшке». Она больше ничего не говорила, а мы с Николенькой встали на колени и по десять раз прочитали «Отче наш», просили здоровья батюшке и прощения за наши грехи. И к завтраку мы не пошли. Еле-еле дождались обеда, съели и лапшу, и курицу, а когда подали оладьи с вишневым вареньем, так мы его есть не смогли. А уж малиновое варенье до сих пор мне стыдно есть.
– Строга у вас была матушка. Во что же вы еще играли?
– Да больше в мальчишеские игры, на саблях дрались.
– Как на саблях?
– Да нам Прошка выстругивал деревянные, – отвечала она, но как-то поникла. Боялась проговориться.
Сергей Иванович пожалел, что начал расспрашивать. Придет время, и сама все расскажет, решил он, а пока девушка еще слишком переживает смерть матери, потому и не любит рассказывать о прошлом. Прощаясь, он поцеловал ее руку и не отпускал, глядя ей в глаза. И уж наклонился поцеловать ее в губы, да заметил Семена Семеновича. Граф отпрянул, простился с Кукушкиным и ушел. Вечером, когда Варя в одной ночной рубашке молилась на коленях перед иконой в своей комнате, Семен Семенович вошел к ней с хлыстом в руке.
– Ты что, хочешь мне все дело испортить? Ты почему целуешься с посторонним мужчиной?
– Нет, нет, я не целовалась…
– Ну он хотел тебя поцеловать, я сам видел, а ты и не против была, позволила ему держать тебя за руку. Я же тебе говорил: веди себя строго, как барышня благородная, а не холопка. Ты уж готова целоваться с ним! Не понимаешь слов, буду наказывать, – и он сильно хлестнул ее плетью по спине несколько раз.
Варя вскрикнула, дверь была открыта, Евдокия услышала, прибежала.
– Батюшки, Семен Семеныч, да за что же это вы ее?
– Ах ты, потатчица, прибежала! И ты сейчас получишь! – он и ее хлестнул. Евдокия лишь лицо успела прикрыла руками, след так и вздулся у локтя. – Знаю я вас, чуть мужик поманит, уже готовы ноги раздвигать. Уже на сеновал полезла. Что ни свадьба в деревне, то невеста пузата. Смотрите мне, а то буду учить каждый день. Сейчас не выдрессируешь, потом будет поздно.
– Семен Семеныч, голубчик, да что же вы сироту обижаете?
– Сироту? Да хоть и сирота, но блюсти себя должна строго.
Семен Семенович сильно был зол, что называется, вошел в раж, не мог так сразу остановиться и еще пару раз хлестанул Варьку. Хлестал не для вида, а со всего размаха, от души. Сквозь ночную рубашку проступили рядком капельки крови.
– Вот так, чтобы было что помнить. Испортишь дело, не сможешь вести себя достойно, каждый день порку будешь получать. Не дай Бог, граф откажется!
Он ушел. Варя плакала. Куда ей деться? Вон, Евдокия – свободная, терпит все, хотя могла бы уйти
