и опасным, словно путь через лес; как только опушка оставалась за спиной, он обнаруживал, что крошки, которыми он отметил дорогу, склевали птицы, проворные безгласные существа, неразличимые в темноте, но прожорливо роившиеся вокруг в таком количестве, что казалось, это и есть тьма, как будто тьма вовсе не однородна, не простое отсутствие света, а кишение темных корпускул. Когда-то прилежный подросток Альфред наткнулся в «Сокровищнице английской поэзии» Мак-Кея на выражение «тьма кромешная», по ошибке прочитал «крошевная» и с тех пор неизменно представлял себе сумрак как мельтешение малюсеньких частичек, как зернистость высокочувствительной пленки, которую используют для съемок при слабом освещении, как своего рода зловещий распад, – отсюда и паника человека, заплутавшего в лесу, где тьма была тенью стаи скворцов, заслонившей закат, или полчищами черных муравьев, густо облепивших тушку опоссума, и тьма эта не просто существовала, но пожирала ориентиры, которые Альфред оставлял для себя, страшась заблудиться; однако ж едва он замечал, что сбился с пути, как время вмиг замедлялось и в зазорах между словами разверзались дотоле неведомые вечности, вернее сказать, он проваливался в зазор между словами и мог лишь неподвижно стоять, глядя, как время течет дальше, уже без него; вот и сейчас легкомысленное мальчишеское «я» Альфреда умчалось напролом через лес и исчезло из виду, а взрослый Ал так и замер в странно-равнодушном ожидании: вдруг перепуганный мальчик, не знающий, куда он попал и в каком месте вошел в эти словесные дебри, сумеет все-таки случайно выбраться на опушку, где его ждет не подозревающая о лесах Инид.
– Вещи свои собираю, – донесся до Альфреда собственный голос. Вроде бы все правильно. Существительное, притяжательное местоимение, глагол. На полу – чемодан, разумное доказательство. Он ничем себя не выдал.
Но Инид заговорила снова. Врач предупреждал, что Альфред слегка недослышит. Стоит, хмурится, плохо ее понимает.
– Сегодня четверг, – погромче повторила она. – Мы уезжаем только в субботу.
– В субботу! – эхом откликнулся Альфред.
Жена хорошенько отчитала его, и на время кромешное птичье крошево отступило, но снаружи ветер задул солнце и стало очень холодно.
Неудача
Нетвердой походкой они шли через длинный вестибюль. Инид старалась щадить больное бедро, Альфред нелепо болтал руками, непослушные ноги шлепали по аэропортовскому ковру, оба смотрели в пол прямо перед собой, отмеривая на пугающем пространстве отрезки по три шага. У каждого через плечо сумка «Нордик плежелайнз». Всякий, кто замечал, как поспешно эти двое отводят глаза от пробегающих мимо темноволосых ньюйоркцев, всякий, кому бросалась в глаза мягкая фетровая шляпа Альфреда, маячившая над толпой, или желтые шерстяные брюки, которые обтягивали выпирающее бедро Инид, сразу же понимал, что эти старики со Среднего Запада боятся всего вокруг. Но в глазах Чипа Ламберта, ожидавшего их за линией контроля, они были палачами.
Чип оборонительно скрестил локти на груди,
