style="font-size:15px;"> [361]Секретарь вышелъ.
– Не понимаю, не понимаю, – сказалъ Левинъ, – какъ ты, честный, хорошій человѣкъ, можешь служить.
– Вотъ видишь, надо только не горячиться.
– Ну да, ты умѣешь, у тебя даръ къ этому.
– Т. е. ты думаешь, что у меня есть недостатокъ чего-то.
– Можетъ быть, и да, – весело засмѣявшись, сказалъ Левинъ.
– Ну, хорошо, хорошо, погоди еще, и ты придешь къ этому. Хорошо, какъ у тебя 3000 десятинъ въ Ефремовскомъ уѣздѣ да такіе мускулы и свѣжесть, какъ у 12-лѣтней дѣвочки, а придешь и къ намъ.
[362]– Нѣтъ, ужъ я эту штуку кончилъ совсѣмъ, любуюсь на твое величіе и горжусь тѣмъ, что у меня другъ такой великій человѣкъ, и больше ничего. А моя общественная дѣятельность кончена.
– Ну, что Княгиня и Княжна, – сказалъ онъ и тотчасъ же покраснѣлъ.
– Здоровы, все тоже. Ахъ, какъ жаль, что ты такъ давно не былъ.
– А что? – испуганно спросилъ Левинъ.
– Поговоримъ послѣ. Да ты зачѣмъ собственно пріѣхалъ?
– Ахъ, тоже поговоримъ послѣ, – до ушей покраснѣвъ, сказалъ Левинъ.
– Ну, хорошо. Такъ вотъ что, – сказалъ Мишута, – я бы позвалъ къ себѣ, но жена уѣхала къ своимъ обѣдать. Но завтра пріѣзжай вечеромъ къ тещѣ. Они по старому[363] по четвергамъ принимаютъ. А нынче вотъ что. Да. Если ты хочешь ихъ видѣть, онѣ навѣрно нынче въ Зоологическомъ саду отъ 4 до 5. Кити на конькахъ катается. Ты поѣзжай туда, а я заѣду и вмѣстѣ куда нибудь обѣдать.
– Прекрасно.
– Ну, до свиданья.
– Мое почтенье, – весьма низко и сухо кланяясь, обратился[364] Ленинъ къ[365] Никитину и Шпандовскому съ тѣмъ дерзкимъ, крайне учтивымъ тономъ, который показываетъ, что я васъ знать не хочу, но прощаюсь съ вами потому, что, хотя я противъ своей воли познакомился съ вами, я благовоспитанный человѣкъ.
– Смотри же ты, вѣдь я знаю, забудешь или вдругъ уѣдешь въ деревню, – смѣясь прокричалъ князь Мишута.
– Нѣтъ, вѣрно.
– Очень странный господинъ, – сказалъ[366] Шпандовскій, когда[367] Ленинъ вышелъ.[368]
– Да,[369] но золотое сердце,[370] – сказалъ Князь Мишута. – И представьте, ему 29—30 лѣтъ, онъ какъ красная дѣвушка,[371] да, да, какъ красная дѣвушка, a вмѣстѣ съ тѣмъ полонъ жизни.
– Неужели?
<– Да вотъ, говорятъ, жениховъ въ Москвѣ нѣтъ: свѣжъ, уменъ, образованъ и тысячъ 15 доходу; только немножко, – онъ помахалъ пальцами передъ собой.[372]
Степанъ Аркадьичъ думалъ именно о томъ, что давно ужъ онъ замѣчалъ, какъ Ордынцеву нравилась его свояченица Кити Щербацкая, и что краска, бросившаяся ему въ лицо, когда онъ спросилъ о ней, не показываетъ ли то, что онъ теперь пріѣхалъ въ Москву съ намѣреніемъ сдѣлать предложеніе, чего давно ждали ужъ всѣ въ семьѣ Щербацкихъ. «Хорошо бы было, – думалъ Степанъ Аркадьичъ, – и Долли этаго желаетъ, и, можетъ быть, если
И хотя онъ говорилъ насмѣшливо, онъ говорилъ <правду> то, что немножко чувствовалъ.
И странно: сдѣлавъ этотъ вопросъ, <красивое, самоувѣренное и свѣжее> лицо <Ордынцева> Ленина вдругъ <покрылось краской> покраснѣло, какъ лицо дѣвушки, и глубокіе голубоватые глаза опустились.
– О, да, да, всѣ здоровы.
.
– Да, очень
