сталъ наливать водку, – что есть минуты, когда не то что понимаешь, а вотъ, вотъ поймешь, откроется завѣса и опять закроется, а они, эти пустомели, о томъ, что ели ели на мгновенье постигнуть можно, они объ этомъ пишутъ, это то толкуютъ, то есть толкуютъ, чего не понимаютъ, и спокойно безъ[696] любви, безъ уваженія даже къ тому, чѣмъ занимаются, а такъ, изъ удовольствія кощунствовать.
– Не говори этого. Ты знаешь, что это неправда, – сказалъ Константинъ Левинъ и, видя въ немъ все то же раздраженье и зная, что онъ ни отъ чего такъ не смягчается, какъ отъ похвалы, чтобы смягчить его, захотѣлъ употребить это средство. – Ты знаешь, что это не правда. Разумѣется, есть люди, какъ ты, которыхъ глубже затрагиваютъ эти вопросы и они глубже ихъ понимаютъ.
Но только что онъ сказалъ это, глаза, смотрѣвшіе другъ на друга, запрыгали, замелькали, и Николай Левинъ понялъ, что онъ съ умысломъ сказалъ это. И Константинъ Левинъ замолчалъ.
– Ну и ладно. Хочешь водки? – сказалъ Николай Левинъ и вылилъ жадно одну рюмку водки въ свой огромный ротъ и, облизывая усы, съ такою же жадностью, нагнувшись всѣмъ тѣломъ, взялся за жаркое, глотая огромными кусками, какъ будто у него отнимутъ сейчасъ или что оттого, что онъ съѣстъ или не съѣстъ, зависитъ вся судьба его. Константинъ Левинъ смотрѣлъ на него и ужасался. «Да, вотъ онъ весь тутъ, – думалъ онъ. – Вотъ эта жадность ко всему – вотъ его погибель. Какъ онъ ѣстъ теперь эту спинку сухаго тетерева, такъ онъ все бралъ отъ жизни».
– Ну, да что говорить о другихъ. Ты что же дѣлаешь въ деревнѣ? – сказалъ Николай Левинъ. Онъ выпилъ еще водки, и лицо его стало менѣе мрачно. – Ну съ, Михаилъ Вакулычъ, прощайте. Приходите завтра, а я съ нимъ поболтаю, – сказалъ онъ адвокату и, вставъ, еще выпилъ водки и вышелъ съ нимъ за дверь.
Слѣдующая по порядку XIII.
– Что, вы давно съ братомъ? – спросилъ Константинъ Левинъ Марью, сидѣвшую у окна и курившую папиросу.
– Второй годъ, – сказала она вспыхнувъ и поторопилась сказать, откуда онъ взялъ ее. – Здоровье ихъ не хорошо, а вонъ все, – она показала глазами на водку.
И Константинъ Левинъ, не смотря на то, что онъ только нынче утромъ говорилъ, что для него нѣтъ падшихъ созданій, а с...., онъ почувствовалъ удовольствіе отъ того, что эта с..... чутьемъ поняла, что онъ любитъ брата, и какъ бы приняла его въ свои сообщники. Въ ней было такъ много простоты[697] и любви къ этому человѣку, что ему пріятно было съ нею понимать другъ друга.
– Что, съ моей женой знакомишься? Славная дѣвка, – сказалъ Николай Левинъ, ударивъ ее по плечу. – Ну, теперь мы одни. Разсказывай про себя. Не велятъ намъ наши умники признавать родство по роду, а я вотъ[698] тебя увидалъ, что то іокнуло. Выпей же. Въ этомъ не одна veritas,[699] а мудрость вся. Ну, разсказывай про себя, что ты дѣлаешь.
Константинъ Левинъ разсказалъ свои занятія хозяйствомъ, потомъ земствомъ и свои разочарованія. Николай Левинъ расхохотался дѣтскимъ смѣхомъ.
– Это хорошо. Это значитъ, что ты лгать не можешь. Вѣдь все
[истина,]
