щеку, наклонился вправо и гнусаво запел:
Енота поймать нелегко, нелегко, хай-хай-эй-хо…
Хозяин смеется, а луна высоко, хай-хай-эй-хо…
Уяснила? Ты – другое дело, к тебе я отношусь нежно и трепетно, сестренка. – Он широко ухмыльнулся. – Ты шваль. Девка из дикой глухомани, родившаяся, когда наша страна разваливалась на две дюжины еще более дикарских. Мы с тобой – одного пошиба зверюшки, это только некоторые думают, что своим разгулом неоэтики что-то там хоть чуточку искупили. Если бы ты еще не ломалась и дала себя трахнуть… Ну, чего тебе стоит, подруга? Я наслышан, как ты жила годочков до десяти, когда у вас там была заваруха – в развалинах, крыс трескала, хер сосала у каждого встречного за конфетку…
– У тебя неполная информация, чертов боров, – сказала Марина задумчиво. – Насчет развалин и крыс все правильно, а вот с остальным ты попал пальцем в небо. Так уж мне повезло, что трахнуть меня не успели, обошлось как-то, а сосать приходилось всего пару раз, и то не за конфетку, а исключительно из дружеского расположения к нашему тогдашнему главарю…
– А какая разница? Главное, подруга, мы с тобой – хреновины из одного ящика. Они – это они, а мы – это мы, и так оно навсегда останется, несмотря на высокие технологии и неоэтику. Или считаешь, что я неправ?
– Ты совершенно прав, дубина, – сказала Марина устало. – Мы с ними всегда будем, как масло и вода, а поскольку мы, мальчики и девочки с такими вот мыслями, ничего не замышляем, не объединяемся в тайные организации и совершенно не покушаемся ни на какие устои, благоденствовать нам долго… Тебе босс сбросил допуск на меня?
– Ага. Уезжаешь?
– Точно.
– К черту на рога?
– Можно даже сказать, к черту в жопу. Так оно вернее.
– Укокошат тебя там, чего доброго, – печально сказал Степан. – И не останется у меня в этом поганом заведении ни единой родственной души, с которой можно поговорить попросту, не фильтруя базар ежеминутно согласно неоэтике…
– Переживешь!
– Пережить-то переживу, но скучно будет без тебя, подруга.
– Ты меня не хорони пока что, здоровила, – сказала Марина жизнерадостно. – И не рыдай заранее. Я такая беспокойная, что в случае чего и с того света заявлюсь потолковать с тобой на правильном базаре…
– Так это ж выйдет только половина радости. Призрака ведь не трахнешь, как ни прилаживайся.
– Ох, далась я тебе… – сказала она с наигранной досадой. – Ну что во мне такого, в выдре корявой?
– Не прибедняйся, подруга, я тебя умоляю! У меня на тебя такой торчок…
Выгорит, подумала Марина удовлетворенно. Тут и гадать нечего…
Встала, потянулась, отошла в угол, к широкому дивану, темно-вишневому, как и прочая мебель. Небрежным движением содрала через голову пропотевшую майку, оставшись в одних синих шортах, села, разбросала руки по спинке дивана, откинула голову, зажмурилась и протянула:
– Устала, как собака…
