погрузил ящик на тележку, привязал. Вез, волок, тащил на своем горбу. Только дома он понял, что гроб не закрывается. Пошел в отцовскую столярку искать гвозди, и здесь наткнулся на всамделишный гроб, сосновый, не покупной, сработанный дядей Колей для себя.
Сторожа Костя не нашел, поэтому сам выбрал место на окраине кладбища и стал копать яму. Думал, будет легко, ведь почва песчаная, но ничего подобного, вся она была пронизана и заплетена корнями сосен, так что пришлось идти за топором и вырубать их. Ладони у Кости были содраны до мяса. Отнести гроб и опустить его в могилу помогли дед и его немолодой сын из поселка, давно знавшие дядю Колю, а помянуть как следует не дала жена сына, прибежала и уволокла обоих.
– А что, Сонулька, не сходить ли нам еще за бутылкой? Как считаешь? – спросил Костя.
У меня екнуло сердце. Никто, кроме Кости, не называл меня Сонулькой. Соня-засоня – звали, ненавистной Софой – софой – звали, крестница Шурка – Соништой, а Сонулькой – он один. Это было детское забытое имя.
– «Тарзанку» помнишь?
– Какую «тарзанку»?
– С которой ты свалился и конечность сломал?
– Над оврагом-то? Помню. Так что насчет бутылки?
– А ведь ты в рюмку не плюешь?! Верно? – Он не сразу понял, о чем я, тоже не слыхал такого выражения. – Ладно, – говорю, – а где ты ночью возьмешь бутылку?
– Мы же не в открытом море.
На улице стемнело. Дорога была светлее неба, мы шли по ней, как по Млечному Пути, спотыкались и потешались над собой. Но вот показались дачи и странный дом.
– Частный магазин, азербы держат, – пояснил Костя. – Его называют – «Воронья слободка». Здесь торгуют, товары хранят, живут, корову держат, птицу.
Складывалось впечатление, что обычный двухэтажный дом с гаражом внизу упрямо и обильно облепляли со всех сторон клетями, сараями и верандами, так что в результате получился крутой сюр. С одной стороны стоял столик под зонтиком для выпивох, у стены были свалены ящики, с другой – фургон, тазы, корыта и какая-то бытовая утварь. Надрывалась цепная собака и орал ребенок. Тускло светилась обширная веранда на втором этаже, а на окружавшем ее балкончике реяло стираное тряпье. В полутьме это походило на театр. Театр абсурда.
Внизу скрипнула дверь, и показался страшный мужик, похожий на лешего, но трезвый и деловой. Протянул бутылку.
Печка в дяди Колином доме не топилась со дня его смерти, но после водки мне стало тепло.
– В эти последние дни мы с ним много говорили, – сказал Костя. – Наверное, больше, чем за все последние годы. И знаешь, он о тебе спрашивал.
– А что хотел узнать?
– Что-нибудь… Как живешь…
– И что ты ему сказал?
– Сказал, что замужем, а есть ли дети, не знаю.
– Господи, Костя, ты же знаешь, что я давно не замужем! И детей у меня нет!
– Пардон. Хотя думаю, ему приятнее было услышать, что все у тебя, как у всех.
– А
