от напряжения, которое Клодин приносила с собой в любое помещение, где бы ни появлялась. Они заказывали себе бургеры из «Гриля 520» и говорили обо всем на свете, кроме работы. Генри рассказывал о новых скандинавских зданиях, которые привлекли его внимание; восхищался умением архитекторов сочетать энергоэффективность с использованием природных материалов в дизайне. Она рассказывала о книжках, которые прочла, о том, как она чередовала классику с триллерами. Им было комфортно и легко перебирать темы, большие и маленькие. Кто производит лучшие лыжные штаны. Определение счастья. Что лучше – «Доритос» или «Читос». Их разговоры текли, как карамельная масса в машине, разноцветная и тянучая, переплетаясь снова и снова, пока не слились в один.
Между ними возникла особая близость, определить которую они и сами бы затруднились. За все эти годы Генри ни разу не испытывал такого сильного желания поделиться с кем-нибудь своей тайной. Он дразнил себя этой мыслью, набирал воздуха в грудь – и неизменно останавливался каждый раз, когда слова уже готовы были сорваться с языка. С чего бы он, вообще, начал? Нет. Никогда. Тем более Джулс. Так нельзя – взять и вывалить на нее те чувства, что он испытывал. Это напряжение. Этот стресс. Ему казалось, будто кто-то давит ему на плечи, пытаясь смять его, как алюминиевую банку от пива. Давно уже ему так сильно не хотелось выпить. Так дальше продолжаться не может, это просто неприемлемо.
Легкий стук в дверь – и в образовавшуюся щель заглянула Джулс.
– Привет, – сказала она, – я решила лично тебя проведать. Ты в порядке?
– Просто устал. Настроение не то чтобы рождественское.
– Не то чтобы праздничное, – поправила она его. – У нас тут инклюзивная контора. Мы же не хотим обидеть потенциальных клиентов.
– Ты быстро учишься.
Джулс заправила прядь волос за ухо – она всегда так делала, когда нервничала. И только тогда он обратил внимание на ее платье. Пораженный, он даже слегка смутился.
– Зачем ты надела платье с черепами? – спросил Генри.
Их были десятки. Сотни. Крохотные черепушки. И все они, казалось, пялились на него. Он слышал, как они хихикали, но потом сообразил, что смеялась Джулс.
– Черепа? – переспросила она. – Это же снежинки.
«Господи, – подумал Генри. – Соберись. Соберись, черт бы тебя побрал». Он выдавил из себя смешок.
– Похоже, меня ждет офтальмолог.
– Послушай, – сказала она, – я понимаю, что происходит.
– Нет, – ответил он. – Не думаю.
– Ты нервничаешь, потому что тебе придется снова идти в тот дом.
Генри оцепенел от ужаса. Откуда она могла знать? В каком-то из ночных разговоров – неужели он проговорился ей, а потом забыл? Уже не в первый раз он забывает что-то фундаментальное, способное изменить жизнь. И какое у него теперь оправдание, если он даже не пьет?
– Ты боишься снова увидеть свой первый дом. Боишься, что
