репутация пропадет. А ты, Лепи, дай дилижанс нашему другу.
– Что это дилижанс?
Я вынужден был прервать дело, потому что умирал от смеха. Она изо всех сил старалась преподать подруге этот маневр, и я должен был с этим согласиться, если хотел, чтобы она сделала мне то же самое. При обязательстве не обманывать ее, дело затянулось, но это было как раз то, чего она хотела. Она поносила Лепи, которая, будучи приставленной к тому, чтобы делать мне «дилижанс»[10], торопила меня, и настолько хорошо показала, что может обойтись без нее, что мы кончили все вместе.
Отсмеявшись и отработав, полагая, что больше не могу, я сказал им, чтобы они уходили, но Астроди воспротивилась и попросила у меня пуншу. Я хотел его сделать, но, больше ее не желая, оделся.
Пунш, который я им сделал из шампанского, так их возбудил, что они заставили меня возбудиться вместе с ними по-новой. Астроди расположила ту, другую, так, что, не видя ни одного из ее горбов, я вообразил, что насилую великаншу, дочь Юпитера. Лепи мне поклялась, что она кончила, и я в этом не сомневался; однако Астроди, видя, что я мертв, не желала ничего слушать. Она хотела сотворить чудо, но я не захотел терпеть, чтобы она меня убила, с целью воскресить. Я обещал ей другой ужин в том же вкусе, с намерением нарушить свое слово. Когда в момент ухода они увидели десять луи, я думал, они меня сейчас сожрут. Они сели в мою коляску, которая ждала их у дверей, подарив мне тысячу благословений. После восьми часов сна я не счел себя в состоянии предпринять что-нибудь энергичное; я наскоро оделся, чтобы пойти погулять.
Но тут является ко мне Стюарт и говорит с самым удрученным видом, что если я не помогу ему уехать до того, как уеду сам, он бросится в Рону.
– Я могу, месье, потратить для вас двадцать пять луи, но лишь при условии, что я их отсчитаю непосредственно вашей даме тет-а-тет, и она будет кроткая, как овечка.
– Месье, это та сумма, которая нам нужна; дама у себя, идите с ней говорить. Я вернусь только в полдень.
Я кладу двадцать пять луи в красивый маленький кошелек и направляюсь к победе. Я вхожу в ее комнату с почтительным видом и вижу ее в постели. При моем приближении она садится на свой зад, не пытаясь поправить рубашку, которая оставляет открытой одну из ее грудей, и прежде, чем я открываю рот, вот какие слова вылетают из ее рта:
– Ну вот, месье, я собираюсь заплатить вам моей персоной за несчастные двадцать пять луи, которые нужны моему мужу. Делайте со мной, что хотите; вы не встретите никакого сопротивления; но помните, что пользуясь моей нуждой, чтобы удовлетворить ваше зверство, вы должны испытывать гораздо большее унижение, чем я, которая не продавалась бы за такую ничтожную цену, если бы не необходимость. Ваша низость более постыдна, чем моя. Идите. Обслуживайтесь.
При этих последних словах она сбрасывает вниз одеяло, предлагая мне красоты, которые я знал, и которых душа, столь жестокая, недостойна иметь. Я подбираю одеяло и набрасываю на нее в сильнейшем
я не знаю, что это, и не догадываюсь – прим. перев.
