собственно? Но потом она поняла: ей некуда уехать, нечего делать со своей жизнью, кроме как продолжать оставаться миссис Дэвид Роуз.
После долгого молчания Дэвид заявил:
– Как хочешь, а я отправляюсь спать.
Он выкатился в прихожую, вытянул свое тело из кресла и втащил спиной вперед по ступеням лестницы. Она слышала, как под его тяжестью скрипели доски пола, как дернулась кровать, когда он взобрался на нее, как полетела в угол спальни его одежда и, наконец, как застонали пружины матраца, когда он улегся и укрылся одеялами.
Она готова была заплакать, но не заплакала.
Посмотрев на бутылку с бренди, она подумала о том, что, если сейчас выпьет ее до дна и примет горячую ванну, вероятно, к утру от беременности не останется и следа.
Она долго размышляла над этим, но потом все же решила – ее жизнь без Дэвида, этого острова и ребенка станет только хуже, поскольку окончательно потеряет смысл.
Поэтому она не стала плакать, не притронулась к бренди и прекратила строить планы покинуть остров. Она просто поднялась наверх и улеглась в постель, где лежала потом без сна рядом со спящим мужем, вслушиваясь в завывания ветра и стараясь ни о чем не думать. И пролежала так до первых криков чаек, до прихода со стороны Северного моря проблесков серого и дождливого утра, подсветившего их маленькую спальню холодным и бледным светом. Только тогда она наконец заснула.
Весной же на нее снизошло своего рода полное умиротворение, словно теперь, до самого рождения ребенка, никаких проблем не могло существовать вовсе. Когда в конце февраля сошел снег, она посадила цветы и овощи на узком участке земли между задней дверью из кухни и сараем, не особенно надеясь, что у нее все это вырастет. Потом сделала генеральную уборку в доме, предупредив Дэвида, что если ему захочется теперь чистоты до августа, то наводить порядок придется самому. Она написала матери письмо, много вязала и заказала по почте пеленки. Ей предложили отправиться рожать домой, но она знала и боялась, что в таком случае уже не вернется. Она много гуляла по пустошам с определителем птиц под мышкой, но скоро ее тело слишком отяжелело, чтобы забредать далеко от дома. Бутылку с бренди она держала в шкафу, куда Дэвид никогда не заглядывал, и каждый раз, когда ею овладевала тоска, открывала створку и смотрела на бутылку, напоминая себе, чего могла сама себя лишить.
За три недели до срока она на баркасе отплыла в Абердин. На причале ее провожали Дэвид и Том. В тот день так штормило, что и шкипер, и она сама всю дорогу опасались внезапного начала родов прямо в море. Но она благополучно добралась до больницы в Абердине, а через четыре недели вернулась тем же путем с младенцем на руках.
Дэвид воспринял все как должное. Он, вероятно, думал, будто женщины рожают с такой же легкостью, как овцы, решила Люси. Ему были неведомы боли схваток, эта мучительная, разрывающая плоть пытка, послеродовые осложнения и снисходительный, командирский тон всезнающих медсестер, не позволявших ей даже притронуться к малышу, поскольку она была не столь ловка, обучена
