ижались к нему и подслушать ничего не могли. Он взял последнюю горсть крошек из сумы, подвешенной на меч потрескавшегося Марса, швырнул её в ближайшего голубя и хлопнул в ладоши. Голубь не отлетел, описал круг и принялся жадно склёвывать корм. Двое солдат бросились в глубину сада. Там, над портиком в тени вековых дубов и лавров прятался низкий замшелый грот. Открыли потайную дверь в углублении, встали на караул. Марцелл Флавий, кряхтя и по-прежнему улыбаясь, начал долгий спуск в сырую пещеру. Он не мог понять, почему его, наследника Тита Веспасиана, римского императора 70-х годов, считали покровителем христиан, тех самых иудеев-сикариев, повстанцев и террористов, врагов Рима. Христиане отрицали божественность императоров, его прямых предков, их родовых богов, богов самого Рима Юпитера, Юнону, Марса. Теперь же, после Константина, сделавшего христианство официальным культом, Сенат предлагает ему пост Понтифика, настаивая, что в Риме разгорается религиозная смута, и было бы глупо восстанавливать против себя большую часть гражданского общества. Скользкие ступени сделали поворот, здесь в глубокой норе жила Ламия. Заслышав стон, Марцелл наклонился к жерлу пещеры и произнес несколько ласковых слов. Стон прекратился, и сенатор медленно продолжил путь вниз.
У железной решётки стояли прикованные к стене самые настоящие некроманты. Молча они справились с мощным затвором, с поклоном отворили клеть. Под низким потолком неярко горело пламя в плетёных железных корзинах. Когда гегемон вошёл, пламя вспыхнуло, озарив дюжину мужчин и женщин в лохмотьях. Они лежали вдоль стен на почерневшей зловонной соломе, кто-то читал молитву, кто-то молчал. В центре узилища возвышалась окаменевшая фигура трёхметрового Василиска с завязанными глазами. Он был закован в цепи и вынужден был согнуться чуть не пополам, упираясь петушиным гребнем в потолок. Ониксовое жабье тело поблёскивало желтизной ауреуса, из клюва капала такая же янтарно-малахитовая слизь.
– Ты, – тихо сказал Марцелл и ткнул коротким толстым пальцем в ближайшего пленника. Тот ничего не ответил, но отполз к Василиску, положил голову на когтистую лапу.
– Твой черёд, – сказал Марцелл и указал на молящегося у дальней стены. Он встал, поднял остро заточенную палку, приблизился к жертве и медленно вдавил её в живот несчастного. Человек даже не застонал, только на лбу мгновенно проступил пот, из закушенной губы брызнула кровь.
– Слишком быстро, – сказал Марцелл и, глубоко задышав, спросил: – Где прячется старшина общины?
Пытуемый не ответил. Марцелл кивнул головой, прикрыл веки и выдавил из себя:
– Продолжай.
Христианин вынул палку, переставил её чуть выше и с силой вдавил опять.
– Ответь сенатору, иудей, прежде чем отправиться к Тартару и сыну его Тифону.
В ответ на молчание Марцелл тихо сказал «Продолжай» и краем туники отёр свои алые губы. Несчастный палач с трудом вдавливал палку всё глубже. Казнённый молчал, потом неожиданно поднял дрожащую руку ко лбу, уронил её и перестал дышать.
– Слишком быстро, – сказал Марцелл и повернулся к выходу.
У входа в дом сенатор ополоснул лицо холодной водой из большой каменной чаши. Проследовал в спальную комнату. Перед широким настилом на львиных лапах прямо на мраморном полу стояли кувшин с вином, чаша, полная фруктов. Он жадно выпил, наполнив до краёв тонкую глиняную чашу. Скинул алую тунику, белую льняную рубаху и, не снимая калиги, тяжело повалился на ложе.
– Я очень устал, – мрачно сказал сенатор.
Из боковой комнаты тут же выбежали две совершенно юные темноволосые девушки в коротких кожаных жилетах нараспашку. Когда они умащяли благовониями белое волосатое тело Флавия, он не возражал, вспоминая заседание Сената, где его сначала уговаривали, потом стращали и даже принесли клетку с Цербером. В конце концов, он так и не согласился занять пост высшего иерарха христианской церкви.
Когда девушки робко попытались возбудить его, он прогнал их, вспомнив аудиенцию у императора. Гонорий принуждал его немедленно приступить к строительству очередной христианской базилики. Он даже позвал шута, который больно поколотил его дубинкой. Всё это было не просто недоразумение или неведомый ему политический расчёт, это был каприз: возвышение через унижение.
Через месяц Марцелл решил проверить, как строится церковь. Стены главного нефа уже стояли, и Марцелл Флавий удовлетворённо посмотрел в сторону стоящих на коленях рабов и вольноотпущенников. Все склонили головы и смотрели в землю. Но один осмелился быстро, тайком перекрестить его. Сенатор повернулся к охраннику, протянул руку. Воин вложил в неё короткий широкий гладиус. Сенатор медленно подошёл к человеку, стоящему на коленях, не смеющему поднять взгляд. Бить мечом было не с руки.
– Ляг на спину, – спокойным голосом сказал Марцелл. Когда тот исполнил приказание, сенатор нагнулся и провёл острым лезвием по животу. Человек испугался, вскочил на ноги и, подхватив кишки, бросился наутёк.
Когда
