точно. А германцы жидов отчего-то особенно сильно не любят. Видать, досадили они им чем-то очень, как увидят жида – хошь мужика, хошь бабу, хошь дитё малое – тут же стреляют на месте.
Слушая этот разговор, непроизвольно вжимал голову в плечи идущий на шеренгу впереди рядовой Лёва Моисеев. Воспитанный на идеалах интернационализма молодой человек восемнадцати лет от роду, призванный на действительную военную службу весной этого года, мало когда до этого задумывался о своей национальности. Он был комсомольцем, и ни в какого Бога, которым его постоянно доставала бабушка, не верил. Как не видел никакой разницы в том, какой национальности тот или иной человек. Да, он еврей, но разве это главное? Главное в том, что он такой же советский человек, как и все остальные люди в СССР. Так он думал всю свою недолгую жизнь. Но сейчас, слушая эти страшные слова, древний родовой страх избранного Богом народа разом охладил текущий по спине горячий пот, так, что Лёва поежился и с подозрением покосился на шагающих рядом товарищей. Друзья они ему или враги; выдадут его немцам, спасая свою шкуру, или нет? А потом, сам того не замечая, зашептал опухшими губами слова древней молитвы, которую еще с детства бабушка заставляла его учить и которую он, как думал до этого, давно и благополучно забыл: «Барух Ата, А-донай Элоэну вЭлоэй авотэну Элоэй Авраам Элоэй Йицхак вЭлоэй Яаков, аЭль агадоль агибор веанора, Эль эльйон гомэль хасадим товим веконэ аколь везохэр хасдэй авот умэви гоэль ливнэй венээм лемаан шемо беаава»2.
Раз за разом. Лёва повторял древние как мир слова, с надеждой глядя в бездонное и безоблачное небо. Он забыл сейчас о том, что он комсомолец, интернационалист и атеист. Но вдруг ощутил свое неразрывное внутреннее родство со всеми поколениями предков своего некогда великого народа, уже двадцать веков как рассеянного по миру, но не потерявшего свою идентичность. И слизывая неожиданные соленые слезы запекшимся языком, он все повторял и повторял, тихо, чтобы никто не услышал: «Зохрэну Адонай Элоэну бо летова уфокдэну во ливраха веошиэну во лехайим товим, увидвар йешуа верахамим хус вехонэну верахэм алэну веошиэну, ки элэха энэну ки Эль Мэлэх ханун верахум Ата»3.
Лёва не видел, как на него с кривой ухмылкой искоса посматривает шагающий в том же ряду его ровесник Бодя Кондратюк. Богдан был родом с самого Львова – древней столицы Галицко-Волынского княжества, называемого иначе – Русским королевством4, потом побывавшего в составе Польско-Литовского государства, потом ставшим столицей Королевства Галиции и Лодомерии в составе Австро-Венгерской империи, потом был частью Польского королевства в составе Российской империи, с 1919 года – окраиной независимой Польши, а с 1939-го вошел в состав СССР.
Богдан всей душой любил свой действительно очень красивый и удивительный город. И вот теперь его родной Львов освобожден от красной оккупации и Бодя искренне верил, что это только начало новой и, безусловно, великой истории лучшего в мире города. Бодя ждал только часа, когда можно будет рассказать немцам, что он всегда мечтал вступить в их армию и вместе с ними бить ненавистных москалей, жидов и пшеков5,
