бы на фронт, а за ними – другие… Кто будет готовить летные кадры? Готовить хорошо, чтобы побеждали. В данном случае бегство на фронт – своего рода дезертирство.
Я молчал, зная, что майор говорит горькую, обнаженную правду. Всякое мое возражение – поблажка собственному самолюбию. Действительно, есть цели более высокие, говоря военным языком, стратегические. И мне, военному, все должно быть ясно.
Максимов неторопливо прохаживался по тесному, по-военному скромному кабинету. Затем сел на стул, указав мне на небольшой, вытертый до блеска диванчик, предложил:
– Присаживайтесь, Евстигнеев! – И иронически улыбнулся: – Чем меньше работает голова, тем больше достается ногам.
– Вы хотите сказать: дурная голова ногам покоя не дает? – без обиды спросил я.
– Я это не сказал – вы так прокомментировали. Лицо начальника школы стало серьезным, озабоченным:
– Прошу, передайте товарищам, что нам надо трудиться и готовить кадры здесь, в тылу, чтоб бить врага там, на фронте!
Настаивать на своем было бессмысленно, и я бодро согласился:
– Все ясно, товарищ майор! Работать будем, не щадя себя. Одно прошу – оставьте мне надежду.
– Надежду?.. – удивленно поднял брови Федор Иванович. На его усталом лице опять появилась мимолетная улыбка. – Если это не женщина, пусть остается!.. А теперь за дело. И верьте – не по долгу службы говорю – враг будет разбит! Успехи его временные.
Друзья встретили меня вопросительным молчанием. Первым высказал догадку близкий мой товарищ Михаил Кузнецов:
– Видно, дело, братцы, дрянь. Максимов отправил Кирилла на «второй круг».
Ему поддакнул Василий Федотов:
– Суждены нам благие порывы, но свершить ничего не дано…
Это начинало раздражать: не ко времени шуточки…
– Хватит зубоскалить, – остановил я приятелей, сознавая, что им не менее моего обидно пребывать в предгорьях Кузнецкого Алатау, и рассказал о беседе с начальником школы.
В казарму вошел капитан Чумичкин. Он предложил всем отправиться на ужин, а мне приказал задержаться.
Внимательно выслушав доклад о разговоре с майором Максимовым, глядя куда-то в пространство, он заговорил спокойно и неторопливо:
– Рано тебе воевать, Евстигнеев. Рано. Противник очень силен. Это не запугивание. Хочу, чтобы ты понял: для разгрома врага мало одного желания, одних эмоций – нужна сила. И немалая. Нужен опыт. Ты видел, кого отправили на фронт. Это же асы!.. До них надо еще дорасти, а некоторым – дозреть.
Грустно улыбнувшись, комэск недвусмысленно посмотрел мне в глаза, давая понять, кому предстоит «дозревание», и закончил, как отрубил:
– Вот что, Кирилл: к концу года всех курсантов подготовь на выпуск.
– Слушаюсь! Буду готовить замену для себя, – с надеждой на одобрение пообещал я, радуясь своей находчивости.
– Очень уж скорый… – проворчал
