здесь – на фронте…
Лиза открыла рот.
– Он что у тебя – на войне?
– Ну да, конечно, – сказала новенькая, и Лиза, посмотрев на неё, увидела, что в её глазах опять блестят слёзы.
– А как же он пропал?
– Ну, как вообще на войне пропадают. Улетел, и никто не знает, що с ним. Одиннадцать дней от него писем не было.
– Может быть, некогда ему? – неуверенно сказала Лиза.
– Ему и всегда некогда, – сказала новенькая. – А он всё-таки в декабре оттуда восемь листиков прислал.
– Да, – сказала Лиза и покачала головой. – А вы когда, давно из Киева приехали?
– Мы сразу, вместе с ним приихалы, як только война началась – на третий день.
– И мама твоя приехала?
– Конечно.
– Ох, наверно, она тоже волнуется! – сказала Лиза. – Плачет, наверно, да?
– Нет, – сказала новенькая. – Моя мама умиет не плакать… – Она посмотрела на Лизу, сквозь слёзы усмехнулась и сказала: – А я вот не умию…
Лиза хотела сказать ей что-нибудь хорошее, тёплое, утешительное, но в эту минуту новенькая остановилась, протянула ей руку и сказала:
– Ну, до свиданья, теперь я одна пойду.
– Почему? – удивилась Лиза. – Это ж ещё не Кузнечный. Я тебя провожу.
– Нет, нет, – сказала новенькая и, торопливо пожав Лизину руку, побежала дальше одна.
Лиза видела, как она свернула за угол – в Кузнечный переулок. Из любопытства Лиза тоже дошла до угла, но когда она заглянула в переулок – новенькой там уже не было.
На следующее утро Валя Морозова пришла в школу очень поздно, перед самым звонком. Когда она появилась в классе, там сразу стало очень тихо, хотя за минуту до этого стоял такой гвалт, что в окнах звенели стёкла, а мёртвые бабочки в классной коллекции шевелили крылышками, как живые. По тому, как участливо и жалостливо все на неё посмотрели, новенькая поняла, что Лиза Кумачёва уже успела рассказать о вчерашнем их разговоре на улице. Она покраснела, смутилась, пробормотала «здравствуйте», и весь класс, как один человек, ответил ей:
– Здравствуй, Морозова!
Ребятам, конечно, было очень интересно узнать, что у неё слышно нового и нет ли известий от отца, но никто не спросил у неё об этом, и только Лиза Кумачёва, когда новенькая уселась рядом с ней за парту, негромко сказала:
– Что, нет?
Морозова покачала головой и глубоко вздохнула.
За ночь она ещё больше осунулась и похудела, но, как и вчера, жиденькие белокурые косички её были тщательно заплетены, и в каждой из них болтался зелёный шёлковый бантик.
Когда зазвенел звонок, к парте, где сидели Морозова и Кумачёва, подошёл Володька Бессонов.
– Здравствуй, Морозова. С добрым утром, – сказал он. – Сегодня погода хорошая. Двадцать два градуса только. А вчера двадцать девять было.
– Да, – сказала Морозова.
Володька постоял, помолчал, почесал затылок и сказал:
– А что, интересно, Киев большой город?
