низвели до положения порядкового номера, обратили в безымянное существо, никакой ценности как отдельная личность не представляющее.
Тех из нас, у кого были родные или просто знакомые, время от времени отпускали к ним погостить. Я проводил иногда денек с бабушкой и дедом. Его уже успели выпустить из тюрьмы. Как-то раз я, подравшись с местным мальчишкой, ударил его сильнее, чем хотел. Не помню, кто из нас затеял драку и по какому поводу. Наверное, виноват был я. Помню, как он повалился на землю, а я стоял над ним, пытаясь понять, что же я натворил.
Родители мальчика обратились в полицию, поднялся шум. Меня немедленно вернули в приют, потому что я был слишком мал, чтобы пойти под суд. Об этом случае написала местная газета, и человек по фамилии Воган, о котором я до того ни разу не слышал, должно быть, прочитал эту статью. Воган был богат, и когда он обратился к бабушке, предложив помощь, та страшно взволновалась. Он приехал в приют посмотреть на меня, у нас состоялся долгий разговор. Он убедился, что я умен, что мне нужно дать шанс, который позволил бы развить мои лучшие качества. И спросил, не буду ли я против, если суд назначит его моим опекуном. Я готов был на все, лишь бы выбраться из приюта, а дедушка с бабушкой только радовались тому, что нашелся человек, готовый принять на себя ответственность за внука.
На то, чтобы уладить все юридические формальности, ушел год. Воган был человеком в тех местах известным – мировым судьей, холостым, бездетным. Он настоял на том, чтобы днем я учился в школе, а вечерами занимался со мной сам. Я поселился в его доме, и он каким-то образом сумел добиться для меня места в классической школе.
– А что это?
– Школа, в которой преподают латынь, греческий и историю. А также учат пользоваться ножом и вилкой.
– Ты этого раньше не умел?
– Не в тонкостях. Я усердно впитывал все, чему меня там учили. А это было довольно трудно, поскольку я сильно отстал. Однако учителя очень мне помогали.
– Выходит, он стал твоим благодетелем, добрым джинном из сказки.
– Да. За вычетом одного обстоятельства. Я его не любил. Я думал, что он будет обходиться со мной как с сыном. Этого не случилось. Он всего лишь заставлял меня трудиться. Полагаю, он был своего рода социальным реформатором – вроде тех священников, которые посещают лондонские трущобы, чтобы помогать тамошним мальчишкам. Думаю, интерес к моему обучению заменял ему что-то такое, чем обделила его жизнь. Он никогда не проявлял ко мне никаких чувств, просто следил за моими успехами.
– Но ты должен был испытывать благодарность к нему.
– Я ее и испытывал. Испытываю и сейчас. Время от времени пишу ему. Когда я окончил школу, он подыскал для меня в Лондоне фирму, и та, проведя со мной предварительное собеседование, отправила меня за свой счет в Париж, чтобы я освоил французский и побольше узнал о текстильной промышленности. После этого я работал в Лондоне, снимая квартиру в районе,
