иронии Виктор. – Это же человеческое имя. Надо придумать что-нибудь собачье, известное у нас. Скажем, Трезор. Нет, не то. Бобик или Шарик – нет, не для такого зверя. Кличка должна быть короткой и звучной, как… выстрел. Том? Нет. Барс? Ближе, но не то. Рекс? Погоди-погоди. Рекс – это звучит. Р-рекс! Точно, Р-рекс! Решено, быть тебе, собака, Рексом! Давай, Рекс, лапу, будем знакомиться.
– А я буду звать его Гансом, – мрачно заметила Маша.
Громов легонько потрепал лапу. У Рекса дрогнули губы, пасть медленно раскрылась и слабо щелкнули зубы.
– Да-а, брат, трудно нам будет, – вздохнул Виктор. – Изведем друг друга, измотаем. Характерец у тебя – не дай бог. Однолюб, видно. Бобыль. Силой тебя не сломать. Ласки не понимаешь. Значит, надо влезть в твою шкуру. Попробую, Рекс, обязательно попробую понять, чего хотел бы на твоем месте. Сейчас, наверное, душу готов заложить за глоток воды?
– Нельзя! – строго сказала Маша. – Ни в коем случае! Послеоперационный период, понимать надо! Лучше достань молока. Молоко для собаки – лучшее лекарство. Но только с завтрашнего дня.
Утром было не до молока. Пленный сообщил настолько важные сведения, что они могли повлиять на планы командования. В таких случаях разведчиков посылают за контрольным «языком». На этот раз группу возглавил Громов. Когда он проверил готовность разведчиков, дал час на отдых и отправился в свой блиндаж, ему встретился доктор Васильев.
– Ну как мой пациент?
– Какой еще пациент?
– Вот те раз! Заставил сделать, можно сказать, уникальную операцию, а теперь…
– Елки-палки! – хлопнул себя по лбу Громов. – Совсем забыл! Пошли быстрее. Хотя нет, ты иди, а я заскочу на кухню: каши захвачу, супу какого-нибудь. А ты с пустыми руками? Эх, медицина! Давай-ка перебежками за снадобьями – и ко мне!
Назад Громов бежал с двумя полными котелками. Скатился в блиндаж. Перевел дух и подошел к загородке, у которой уже стоял врач.
– Ну как он? – спросил Виктор.
– Смотри сам.
Рекс лежал на боку, вцепившись в жерди загородки. Гипс на лапах надкусан. Бинты сорваны. На кровоточащих ранах – тучи мух.
– Ну и фрукт! – покачал головой доктор. – Знаешь, Виктор, я, пожалуй, уйду. Случай клинически ясный: больной поправляться не хочет. Ну и пес с ним, с этим псом! Вынеси его на воздух, и пусть околевает. А можно и укольчик…
Громов стоял в стороне и методично тюкал кулаком по стенке блиндажа. До собаки ли сейчас! До опытов ли с рефлексами! Через час он будет на «той стороне», и, как знать, не окажется ли он сам в таком же положении, что и Рекс?
– Знаешь что, – сказал он врачу, – чтобы совесть была чиста, давай все сделаем по-человечески. Я сегодня ухожу. К утру должен вернуться. Если… задержусь, решай сам, какой ему делать укол.
Доктор внимательно посмотрел на Виктора. Вздохнул. Стиснул его плечо. Раскрыл сумку и сказал:
– Свяжи на время ему морду.
Громов сжал пасть и обмотал ее широким бинтом. Рекс зло поскуливал, щурил
