хмыкнула Ева. – Дурашка…
Да, теперь мне это тоже показалось забавным: пикантная сцена в машине, в двух десятках шагов от людей, которые готовы тебя убить. А не далее как десять минут назад я полагал, что это дико и противоестественно.
Наверное, у меня какие-то проблемы с психикой: по логике, у человека уравновешенного не должно так быстро меняться мнение…
На базу я вернулся в первом часу ночи. Я мальчуган неглупый и местами даже прозорливый, так что привел себя в порядок, плотно поужинал и прихватил с собой кое-какие предметы первой необходимости и небольшой запас провианта. Интуиция подсказывала, что из-за этого странного происшествия мне придется задержаться на работе как минимум на сутки, а то и более.
В моё отсутствие поднятые по тревоге соратники времени даром не теряли. База была оцеплена милицейским спецназом (своего подразделения для таких случаев у нас пока нет и, подозреваю, нескоро будет), во дворе работали эксперты Ольшанского с передвижной лабораторией, а мои коллеги, восстановив уничтоженную Евой электропроводку, усердно обыскивали верхние помещения и бункер на предмет обнаружения следов пребывания нежданных гостей.
Увы, к моменту моего прибытия таковых следов обнаружено не было, и в связи с этим у коллег возник ко мне ряд вопросов. Не буду скрывать – вопросов весьма щекотливых, а подчас откровенно неудобных. Скажу больше – временами мне казалось, что это вовсе не дружеская беседа с коллегами, а натурально перекрёстный допрос.
Виной тому была моя искренность: не думал, что придется отстаивать свою версию, поэтому не заготовил веских аргументов, не отрепетировал последовательность, не озаботился сглаживанием острых углов, а просто вывалил всё как есть, от души и без утайки.
Реакция коллег была живой и непосредственной.
Юру очень интересовали интимные подробности, и он с серьёзным видом требовал зарисовать основные позиции, на что я сдуру и по рассеянности согласился:
– Хорошо, если надо, сделаем…
Я ведь малевщик, мне это нетрудно.
Ольшанского, похоже, эротическая сторона происшествия тоже не оставила равнодушным: он сказал, что нужно непременно провести следственный эксперимент, причём как можно быстрее, и посоветовал немедля вызвонить Еву. Я послушно повелся, но Ева, слава богу, была недоступна – то ли вырубила все телефоны и завалилась спать, то ли умчалась в какой-нибудь бункерный клуб, где мобильная связь не работает, это вполне в её стиле.
Помимо этого Ольшанский настойчиво интересовался, куда мы дели трупы, всё время заговорщицки подмигивал и уговаривал меня во всём сознаться, пока ещё есть возможность принять меры и устранить все последствия. Я не сразу понял, что именно он имел в виду, и как тот учёный попугай регулярно повторял:
– Да всё так и было… Это чистая правда… Я ничего не выдумываю…
Доктор был сердит и озабочен.
Ему всё это не нравилось. Моё поведение не нравилось. Странная ситуация в целом и отдельные её составляющие,
