вертелось у него в голове. И никаких других мыслей не было. Никогда не было, начиная с тех самых пор, как его сварили в одном из этих котлов. Черная слюна скатывалась по пищеводу в желудок, попадала в кровь. Жевать, глотать. Жевать, глотать…
Челюсти Вечного Дауна застыли. Жевать, глотать. Жевать, глотать… И где-то среди этого примитивного мыслительного процесса неожиданно появилось нечто новое, свежее, способное заполнить пустоту в сваренных мозгах. Глаза Дауна бешено завращались в глазницах. Мир становился другим – всеобъемлющим. Грязная одежда, котлы, белый листок с инструкциями… Бурление кипящей воды стало неестественно громким. Даун замычал. Котлы бурлили у него в голове. Котлы бурлили вокруг него. Желтая музыкальная игрушка обожгла его неуклюжие пальцы. Пружинный механизм разворачивался, рождая струнные звуки далекой, забытой Дауном мелодии. Она согревала и успокаивала. Она напоминала о матери и заботе. Даун снова зачавкал, ловя губами женский рыхлый сосок. Теплое материнское молоко потекло в его рот. Он закрыл глаза и довольно заулюлюкал. Нежные руки гладили его светлый пушок на большой голове. Даун съежился, уменьшился в размерах. Теплая вода окружила его. Пуповина соединила с телом матери, сделав одним целым. Он был внутри нее, но продолжал уменьшаться, сжиматься, терять формы и кожный покров. Он снова стал эмбрионом. Зародышем будущего человека. Без мыслей, без тела, без истории. Лишь только любовь, в которой он был зачат. Чистая, непорочная. Мать и отец лежат в постели и строят планы на будущее. Они видят их еще не рожденного ребенка бухгалтером, юристом, инженером…
Даун замычал, понимая, что не оправдал их надежд…
Он вырос и превратился в монстра. Сначала монстр жил внутри него. Женщины, которых он насиловал на ночных улицах, извивались и кричали. Их зубы кусали его плоть. Их ногти царапали его лицо. Одни из них умоляли. Другие, потеряв надежду, лежали, безропотно позволяя ему терзать свое тело. Он чувствовал их боль. Боль физическую и боль душевную. Острая, всепроникающая боль сломленного человека. И он видел себя – довольного, ухмыляющегося…
Даун заплакал. Заплакал потому, что на смену боли всех этих женщин пришла новая, всепроникающая боль его родителей. Она вспыхнула в его голове тысячью ярких звезд….
Стальные тиски сжали его тело. Воспоминания. Десятки заключенных выволокли Дауна из камеры, заткнули его рот кляпом. Охранники, сдерживая монстроподобных собак, безразлично наблюдали за происходящим. Даун слышал топот ног, негодующие голоса. Он увидел дверь прачечной. Услышал, как бурлит в гигантских котлах вода. Пар обжег ему лицо. Он вцепился руками в железный край котла. Кипящая вода сожгла кожу на его ногах. Выше. Кто-то ударил его по голове. Один раз, другой. Руки Дауна разжались. Он зажмурил глаза, погружаясь в бурлящую воду… Боль. Много боли… Еще одна оставшаяся в прошлом ступень времени…
Сознание стало четким. Даун упал на колени и заплакал. Черная слюна текла по его подбородку, капая на пол.
Электрический чайник запыхтел и отключился.
