Н. В.: – Отчего литератор пишет – это можно понять, ему нельзя не писать. А вот взять этого самого читателя: неужто ему занять себя нечем? Поверьте мне, я знаю это дело: писать куда естественнее, чем читать.
ШИЗ Ф. М.: – А вы что, сами-то книжек не читаете?
ШИЗ Н. В.: – Почему же не читаю? Как-то вы обидно спрашиваете…
ШИЗ Ф. М.: – Ну полно, полно. Не дуйтесь. Я к чему спросил: сами читаете, а остальным нельзя, что ли?
ШИЗ Н. В.: – Да пусть себе читают на здоровье… Всякий хлам, Дюмапэра этого… На здоровье! А самим подумать не лучше ли? Что я пишу – так это мои предрассудки, надо бы и свои иметь.
ШИЗ Ф. М.: – М-да… Не ожидал от вас такого нигилизма. Неглупый вроде человек, неплохой писатель… Неужели не понимаете значения своего труда? Это совесть, понимаете? Совесть общества. Потому и читают, что от своей совести никуда не денешься. За то и славят, что самим признаваться не приходится.
ШИЗ Н. В.: – Нет, не так. Рукоплескания не много значат и готовы служить всему наградой: актёр ли постигнет всю тайну души и сердца человека, танцор ли добьётся умения выводить вензеля ногами, фокусник ли – всем им гремит рукоплесканье! Голова ли думает, сердце ли чувствует, звучит ли глубина души, работают ли ноги, или руки перевёртывают стаканы – всё покрывается равными плесками. Но, боже! Сколько проходит ежедневно людей, для которых нет вовсе высокого в мире! Всё, что ни творилось вдохновеньем, для них пустяки и побасёнки; создания Шекспира для них побасёнки, святые движения души – для них побасёнки…
ШИЗ Ф. М.: – Помнится мне, это из ваших сочинений. Как там это… Ага! «Протекли веки, города и народы снеслись и исчезли с лица земли, как дым унеслось всё, что было, – а побасёнки живут и повторяются поныне, и внемлют им мудрые цари, глубокие правители, прекрасный старец и полный благородного стремления юноша…» Весьма точно сказано, Николай Васильевич.
ШИЗ Н. В. (не без гордости): – Вздор, всё вздор. Но, однако же, читают…
ШИЗОФРЕНИК: – С ума с вами сойдешь! И читают, и издают, и памятники им ставят – всё мало! Обязательно надо в душу залезть, всё там перелопатить и наружу вытряхнуть. Ну не всё ли вам равно, господа, отчего вас читают? Радоваться должны! Как дети малые, ей-богу…
Шизофреник бросается на кровать и затыкает уши руками.
Пауза.
ШИЗ Н. В.: – Экий скверный характер у человека. В разговор встрянет, да ещё и обругает. Спал бы себе.
ШИЗ Ф. М.: – Его можно понять. Всё-таки он из-за нашего брата, писателя, свихнулся…
ШИЗ Н. В.: – А вы говорите – читать! Вот, пожалуйте, – дочитался!
ШИЗ Ф. М.: – Ну, это ещё не пример. Подумаешь, один из миллиона свихнулся.
ШИЗ Н. В.: – Вы ещё молодой, вам должно быть стыдно так говорить! Душа любого человека бесценна, губить душу – великий грех! А вы прямо как Раскольников какой-то рассуждаете… Нехорошо, сударь мой.
ШИЗ Ф. М.: – А сколько нашими с вами трудами душ спасено? Не считали? И не сосчитаете! Да что нашими! А Александр Сергеич? «Глаголом жги сердца людей!» Михал Юрьич, Лев Николаич, Михал Афанасьич…
ШИЗОФРЕНИК:
