битве ничуть не сказалось на их настроениях, они лишь стали более ожесточенными и опасными. Эти люди искренне поддерживали Ричарда и не пожелали ради меня менять свои пристрастия. Многие из них по-прежнему спят и видят, что твои братья живы; они шепотом распространяют слухи о некоем принце, живущем за морем. А меня они считают чужаком, оккупантом, явившимся из-за моря. Знаешь, как меня называют на улицах Йорка? Мои шпионы мне сообщили. Меня там называют Генрих Завоеватель, словно я Вильгельм Нормандский, вновь объявившийся иноземный бастард[29]. Или очередной бастард, прибывший из чужой страны. Очередной претендент на трон. И они по-настоящему меня ненавидят.
Я шевельнулась, собираясь уже произнести некую ободряющую ложь, но Генрих остановил меня и протянул ко мне руку. Я вложила в его ладонь свои холодные пальцы, и он, притянув меня к себе, сказал:
– Если кто-либо, кто угодно, вдруг предъявит свои права на трон, зная, что происхождение его связано с Домом Йорков, то под его знамена соберутся тысячи, десятки тысяч людей. Подумай об этом. Ты могла бы поставить под знамя Белой розы хоть обыкновенного пса, и люди стали бы сражаться за этого пса-йоркиста до последнего. А я при этом не сумел бы выиграть ни пяди этой земли. Пес или принц выступил бы под знаменем Йорков, но мне пришлось бы начинать все снова и снова стремиться завершить победой начатую войну. И меня снова стали бы считать оккупантом и узурпатором. И мне вновь пришлось бы пережить то, что я пережил перед битвой при Босуорте, – бесконечные бессонные ночи, бесконечные думы об одном и том же. Вот только на этот раз у меня бы уже не было ни французской армии, ни поддержки Бретани, ни денег, полученных от разных иностранцев, на которые я смог бы нанять хорошо обученную армию. И еще: на этот раз я был бы лишен того глупого оптимизма, который под стать юнцу, впервые ввязавшемуся в схватку. На этот раз я зависел бы только от себя самого. На этот раз меня поддерживали бы только те, кто готов ко мне присоединиться лишь после того, как я выиграю сражение.
Он прочел по моему лицу, что я разделяю его мнение о подобных «союзниках», и кивнул:
– Да, ты права: это временщики. Люди, которые всегда мгновенно оказываются на стороне победителя. Неужели я, по-твоему, не отдаю себе отчета в том, что те же люди были бы самыми большими друзьями Ричарда, если бы при Босуорте победил не я, а он? Неужели ты думаешь, что я не понимаю, что они, как стадо, пойдут за любым, кто станет победителем? Что все они клялись мне в дружбе и преданности только из-за того, что я в тот раз победил? Ведь ты прекрасно понимаешь, что по-настоящему я могу рассчитывать только на тех, очень и очень немногих, кто был со мной в Бретани, а не на тех, весьма и весьма многочисленных, кто сейчас меня окружает здесь, в Лондоне? Или ты думаешь, будто я не знаю, что любой новый претендент, если ему удастся нанести мне поражение, станет действовать в точности так же, как сейчас действую я – станет изменять законы, перераспределять богатства, попытается сохранить верных друзей и окружить себя новыми сторонниками?
Вильгельм Завоеватель, нормандский герцог, которого считали незаконнорожденным сыном герцога Нормандского Роберта I, который в 1035 г. отправился в паломничество в Иерусалим и не вернулся оттуда; некоторые хронисты так и называли его: Вильгельм Незаконнорожденный. В 1064 г. Вильгельм захватил в плен Гарольда Уэссекского (эта история отражена на знаменитых гобеленах Байё), и тот принес Вильгельму клятву, дававшую право претендовать на английский престол. Когда в 1066 г. Гарольд объявил себя королем Англии, Вильгельм начал вторжение – переплыл со своим флотом через Английский канал и убил Гарольда во время сражения при Гастингсе; в том же году он был торжественно коронован в Вестминстерском аббатстве.
