наш райвоенкомат обратился к Вовке с просьбой: съездить на Псковщину и прочитать там пионерам лекцию о Великой Отечественной войне. Сначала все шло как по маслу. Вовка прочитал лекцию, а потом поехали на Братскую могилу. И вдруг на гранитной плите Вовка увидел свою фамилию – Поздняченко. Да, это он! И инициалы те же – В. Г. И Вовка даже не удивился, но все-таки об этом сообщил. Ошибку, конечно, исправили, и в честь Владимира Гавриловича устроили торжественное собрание.
И это, по-моему, правильно. Ведь сколько еще у нас не раскрыто безымянных героев!
Однажды, правда, Вовка проговорился, что во время войны Клавдия Ивановна была у них в лагере поварихой. И они там друг друга полюбили. Но Вовка, наверно, все перепутал. Просто его в лагерь забросили – во вражеский, – когда он был разведчиком. А полюбили они друг друга в партизанском отряде.
У Вовки даже есть фотография, – я сам видел, – где он еще совсем молодой и в тельняшке, а на груди – орден Суворова и боевая медаль «За отвагу». Такими вещами не шутят.
Как-то смотрим с ним хоккей, и вдруг на площадке пауза – вратарю захотелось пить. Вовка говорит не «вратарь», а «влатарь». И тут он вдруг так рассердился, что даже выругался матом. Оказывается, вспомнил войну: ведь он еще был и пулеметчиком. Один раз сидит на горе, а внизу немцы. И он их – дэ-дэ-дэ-дэ-дэ!!! И всех убил. Сразу тридцать штук! Нет, не тридцать – Вовка почесал затылок, – а шестьдесят! И ему должны были дать «Героя», но почему-то не дали. А рассердился Вовка справедливо – ему тогда тоже предлагали попить: Вовка строчит, а ему протягивают фляжку. Но он сначала всех фрицев укокошил, а уже только потом выпил.
Вовка ставит бадью на конфорку и, покачиваясь, зажигает газ.
Сегодня у Клавдии Ивановны аванс, и теперь на целую неделю она переложила на Вовку обязанности «стряпчего». В бадье, которую Вовка еле подтащил к конфорке, варится похлебка сразу на троих: на хозяина, на хозяйку, а также на собаку, которая живет с ними в одной комнате и мешает мне думать. Она весь день сидит на подоконнике и смотрит на Невский проспект. А при появлении другой собаки, или кошки, или лошади поднимает лай. И еще она лает на бригадмильцев.
Из костей, которые Клавдия Ивановна тащит из столовой, получается пахучий навар, и его запах обволакивает всю квартиру. Но если я его преодолею и, подойдя к Вовке вплотную, спрошу про два рубля, то Вовка сделает вид, что ничего про них не знает. Ведь одалживал-то не он, а Клавдия Ивановна. И Вовка будет на меня смотреть и добродушно улыбаться.
Но я все равно у него спрашиваю. Я говорю:
– Володь, а, Володь… Клавдия Ивановна должна мне два рубля… Сегодня обещала отдать…
Вовка мне предлагает:
– А ты, Толик, пойди, спроси у нее сам, она дома…
Вовка остается на кухне, а я иду стучаться к Клавдии Ивановне. Но мне никто не открывает.
Тогда я дергаю ручку, и к запаху костей добавляется еще целый букет. На всю ивановскую шпарит художественная самодеятельность: по
