не раскрывают никогда. Не признается же княжна родовитая, что у нее сын али дочь внебрачные растут? На позор подобный никто не согласится! Да и боярам женатым подобная слава ни к чему. Посему никогда и не догадается чадо, что мать родная его навестила, расцеловала, слезу на щеку уронила, а не паломница случайная. Так и живут в безвестности. Учителя у них, может статься, лучшие из лучших: и наукам земным учат, и искусству ратному, и мастерству лекарскому. И оружие у них лучшее, и броня, и кормят хорошо, и одевают, ровно княжат. Ан все едино, главного сим не изменить. Сироты безродные растут, а не знать столбовая[4].
– А-а, так вот оно что! – наконец-то сообразил боярин Щерба, уже совсем иначе глянув на юношей, столь похоже одетых и снаряженных. – Вот, значит, отчего о них так заботятся…
Среди идущих в охране новиков или смеющихся на санях детей вполне мог оказаться и потомок князей Шуйских, и бояр Годуновых. А то и царевич, вынесенный не той бабой, каковой на столе великокняжеском достойно красоваться. Но при том, все едино – царская кровь. Немудрено, что сам Михаил Скопин внимание сему обозу уделил. И, выходит, не обида воеводе Котошикину сим поручением нанесена, а честь высокая доверена.
– Однако же дрались сироты умело на диво, – похвалил юных воинов боярин Щерба. – Бывалые душегубы супротив них кутятами никчемными казались. Коли и в остальных искусствах они столь же хороши, то в жизни не пропадут, пусть даже и за худородных считаться станут. Такому их «проклятию», святой отец, многие боярские дети токмо позавидовать могут. Те, которых делу ратному старый холоп увечный учит, а грамоте – попик деревенский через субботу, когда трезвый бывает.
– Ну, так ведь не токмо сироты безымянные при обители нашей воспитывались, боярин, – улыбнулся чему-то епископ. – Есть и те, кого отец с матерью нам на воспитание доверили. Али те, кто, хоть и сиротствует, однако же отца своего знает. Равно как то, когда и почему родитель голову свою сложил, честью не поступившись.
– Это как? – вскинул голову воевода Котошикин.
– По совести, – ответил священник. – Вот скажи, сын мой, коли тебе выбирать придется между честью и семьей своей, детьми – что ты выберешь? Живот отдать и сиротами их оставить – али отступить, голову поберечь, пусть даже и с уроном державным? Постой, не отвечай! Я и без того знаю, что честь для боярина важнее, хотя выбор будет ох каким тяжким. Теперь помысли, боярин, будто поклялся я тебе детей твоих принять и наравне с сиротами прочими воспитать, коли ты вдруг в служении державе русской голову свою сложишь. Не в неге, а в учебе. Не в богатстве, а в храбрости. Не в знатности, а в чести.
– Ты меня пугаешь, отче, – поежился боярин. – В сказках деревенских после таковых обещаний сладких душу обычно в уплату требуют.
– Я лишь хочу, сын мой, чтобы поступал ты в делах своих лишь по чести и совести. Не забрать душу твою стремлюсь, а от сомнений тяжких избавить, – степенно произнес священник. – Поступай,
Столбовые бояре – представители древних родов, внесенных в «Столбцы»: старинные списки о предоставлении поместий на время службы.
