и к смерти он относился по-детски: по матери он скучал, но ее уход представлялся ему загадкой, величайшей тайной мира взрослых, и хотя мальчик плакал, но почему – он и сам не знал, а воровать у повара печенье и играть во дворе с деревянным мечом он так и не перестал.
Они скакали всего несколько минут, потом отец натянул повод, хотя для Ваэлина все закончилось слишком быстро, он был готов мчаться так вечно. Они остановились у больших железных ворот. Решетка была высокая, выше, чем три человека, поставленных друг на друга, и каждый прут завершался острым наконечником. Над аркой ворот возвышалась железная фигура: воин, держащий меч перед собой, острием книзу, и лицо его – иссохший череп. Стены по обе стороны ворот были почти так же высоки, как сами ворота. Слева, на деревянной перекладине, висел медный колокол.
Отец Ваэлина спешился и снял с седла сына.
– Что это за место, милорд? – спросил он. Собственный голос казался ему громким, как крик, хотя говорил он шепотом. Тишина и туман вселяли тревогу, ему не нравились эти ворота и фигура на них. Он знал с ребяческой уверенностью, что пустые глазницы – ложь, обманка. Фигура следила и ждала.
Отец не ответил, подошел к колоколу, снял с пояса кинжал и ударил в колокол навершием рукояти. Звон звучал как дерзкий вызов тишине. Ваэлин зажал уши руками, пока звон не стих. Когда он поднял глаза, отец стоял над ним.
– Ваэлин, – сказал он своим хриплым голосом воина. – Помнишь ли ты наш девиз, которому я тебя научил? Наше семейное кредо?
– Да, милорд.
– Повтори его.
– «Верность – наша сила».
– Да. Верность – наша сила. Помни об этом. Помни, что ты мой сын и что я хочу, чтобы ты остался здесь. Тут тебя многому научат, ты станешь братом Шестого ордена. Но ты навсегда останешься моим сыном и будешь чтить мою волю.
За воротами захрустел щебень, и Ваэлин вздрогнул, увидев за решеткой высокую фигуру в плаще. Человек ждал их. Лица его было не видно в тумане, но Ваэлин съежился, понимая, что его изучают и оценивают. Он поднял взгляд на отца, увидел крупного мужчину с решительным лицом, с седеющей бородой, с глубокими морщинами на щеках и на лбу. В выражении отцовского лица было нечто новое, нечто, чего Ваэлин никогда прежде не видел и назвать бы не сумел. В грядущие годы он видел его на лицах тысяч людей и узнавал, как старого приятеля: страх. Его поразило, что отцовские глаза сделались необычайно темными, темнее, чем у матушки. Таким он и запомнил отца на всю жизнь. Для других он был владыкой битв, первым мечом Королевства, героем Бельтриана, спасителем короля и отцом прославленного сына. Для Ваэлина он навсегда остался испуганным человеком, оставляющим сына у ворот Дома Шестого ордена.
Он ощутил, как большая отцовская рука подтолкнула его в спину.
– Ступай, Ваэлин. Ступай к нему. Он тебя не обидит.
«Врешь!» – яростно подумал Ваэлин, волоча ноги по земле, пока его вели к воротам. Когда они подошли ближе, лицо человека в плаще сделалось видно отчетливее:
