больница, 28 августа 2008 года
Едва мы со Стюре уселись, я поспешил спросить его, что он думает о времени в Грюксбу.
– Когда я читаю протоколы допросов парней из Грюксбу и других людей, которые знали тебя тогда, у меня создается впечатление, что это был очень счастливый период в твоей жизни.
– Да, это было чудесное время, – подтвердил Стюре. – Пожалуй, самое лучшее в моей жизни.
Стюре поведал о различных эпизодах, предаваясь счастливым воспоминаниям, – о собаках, которые были у них с Патриком, о встрече Рождества с семейством Улофссон.
– Но все это закончилось печально, – напомнил я ему.
– Да, просто ужасно! – проговорил Стюре, нервно потирая руки.
– А каково было семье Патрика, – продолжал я. – Ты втерся к ним в доверие и нанес такой страшный удар. Разве не так?
Стюре кивнул. Долго молчал. Я видел, как он размышляет. Внезапно он закрыл лицо руками и разрыдался так, что затрясся всем телом.
– Прости меня, но это так страшно, что просто невыносимо об этом думать, – выдавил он из себя между всхлипываниями.
Пожалуй, я никогда раньше не видел, чтобы зрелый мужчина так безудержно рыдал. Как ребенок. Это было и трогательно, и жутко.
Я испугался, что разрушил все, что мне удалось за это время построить, но вскоре Стюре взял себя в руки, вытер слезы и подошел к запертой двери.
– Подожди меня, я сейчас вернусь, – произнес он и нажал на кнопку.
Вскоре появился санитар и выпустил его. Через пару минут Стюре вернулся с жестяной коробкой, где лежали сотни фотографий его детства, молодости и взрослой жизни. Мы долго сидели и перебирали их. На многих снимках Стюре позировал или строил рожи в камеру.
Во мне заговорил телепродюсер, и его волновал один-единственный вопрос – как уговорить Стюре одолжить мне это сокровище?
На одной из фотографий я увидел женщину лет тридцати пяти. Сидя в кухне, она улыбалась в объектив. Стюре поднес снимок к моему носу.
– Странное дело. Это единственная женщина, с которой я когда-либо занимался сексом, – проговорил он.
В его голосе мне почудились нотки гордости.
– Единственная? – изумленно переспросил я. – Точно?
– Да. Только с ней. На то были особые причины, – загадочно пояснил он.
Много позднее я узнал, что это за «особые причины». Дело в том, что в какой-то период жизни Бергваль мечтал о собственных детях и размышлял о том, что, возможно, сможет жить с женщиной, несмотря на свою ориентацию. Однако ничего не вышло.
Для меня же снимок и то, что рассказал Стюре, имели совершенно иное значение. «Грю Сторвик, – подумал я. – Проститутка из Норвегии, убитая и выброшенная на парковке. В ее теле была обнаружена мужская сперма. Женщина на фото – не Грю Сторвик! С которой, по твоим утверждениям, ты совершил половой акт, перед тем как ее убить».
Почему Стюре
