ли тут изменилось. Хотя свалка, конечно, уже не та, что раньше. Дарио забирается внутрь катера-восьмиметровика, я следую за ним.
– Вот здесь можно пристроиться.
Он достает блокнот и шариковую ручку.
Ему и в голову не приходит, какое количество смолы пошло на эту восьмиметровую устрицу. Он забыл, что его собственный отец умер, вдоволь надышавшись за шестнадцать лет парами этой гадости, которые разъедают легкие. Мой-то сразу отказался от этой работы. Предпочел упаковывать готовые лодки, обкладывая их корпуса соломенными матами. Может, это напоминало ему пору жатвы. Теперь профсоюз добился, чтобы формовщикам предоставляли респираторы. Но в прежние времена их заставляли пить молоко, из расчета пакет в день на человека. Папаша Тренгони выдул его не одну цистерну, пытаясь справиться с ядовитыми испарениями.
Я и сам забыл про все это.
Дарио устраивается в рубке, где легко представить и штурвал, и радиопередатчик. Я – слева, куда долетает меньше пены. По левому борту.
– Письмо длинное?
– Не так чтобы очень… но все-таки. Тебе там удобно? Начни слева вверху… нет… немного выше… Оставляешь слишком много пустого… меньше надо. Вот так в самый раз… Сделай красивый завиток… Дорогая мадам Рафаэль… сверху, с красивым таким «Р».
– По-французски?
– Ну да.
– Ты же сказал, что это друзьям в Италию.
– Ну и что, это одной женщине, она тоже друг, – возразил он, смутившись, словно мальчишка. Впрочем, он и есть мальчишка.
Я отказываюсь понимать что-либо. Хотя зачем и стараться? Разве откажешь неграмотному, когда ему приспичило написать любовное письмо? Тут он прав, отец мой в таком деле был бы ему не помощник. К тому же если это действительно любовное письмо, то десяти дней ожидания и впрямь многовато. И очень даже возможно, что из всего окружения Дарио я единственное живое существо, которое твердо знает, где надо ставить многоточия в любовном письме, адресованном француженке.
– Ей там надо сказать, что я не все время говорил… это… bucia… la bucia?..
– Неправду?
– Точно. Скажи ей, что я иногда говорю правду, особенно в конце. Мы с самого начала встретились не случайно, я знал, что она и раньше много раз ходила в этот клуб одна. Ну, давай пиши.
Ты даже отчета себе не даешь, Дарио, в том, о чем просишь меня. Писать невесть что. Не зная ни сути этой истории, ни начала ее, ни конца.
– Пиши давай… Только хорошенько пиши, немного с этим… как его… un росо di cuore, andiamo… ну, ты понял…
Я начинаю писать. Синяя паста увлажняет кончик ручки.
– Дорогая мадам Рафаэль, я не всегда был лжецом. Наша первая встреча была не случайной… Так подойдет?
Он изучает написанное до мельчайшей черточки, словно опасаясь подвоха.
– Bene, bene, andiamo. О клубе не стоит. Вставь, что я благодарю ее за билет до Америки, и за деньги, и за все остальное.
– Так ты ездил в Штаты?
Он опускает глаза. Изучает кранец из пневморезины.
