мере, роскошным. В доме не осталось ни изысканных французских украшений, ни позолоты, ни причудливых завитушек; мебель подобрали в стиле Регентства или георгианскую, сочетавшуюся с архитектурой самого дома. В то время Эмили спорила с Джорджем из-за любви его родителей к кисточкам и бахроме, а почти все скучные семейные портреты отправила в неиспользуемые комнаты для гостей. Результат удивил и обрадовал Джорджа, который с удовлетворением сравнивал свой дом с захламленными домами друзей.
Теперь Эмили стояла в холле и раздавала указания прислуге – внести чемоданы, приготовить ленч для Эдварда и ее самой; одиночество обступало ее, словно она была в чужом доме. Эмили вздохнула; ей так хотелось остановить слуг, сказать, что она возвращается в скромный дом Шарлотты – тесный, с подержанной мебелью, расположенный на узкой, непрестижной улице. Но Эмили была там счастлива; на несколько дней она забыла о своем положении вдовы. Материальные различия не имели никакого значения, потому что семья была вместе, а если один или два раза Эмили и просыпалась среди ночи и думала о том, что за стеной Шарлотта лежит в теплой постели с Томасом, то эти моменты быстро проходили, и она снова засыпала.
Теперь же контраст был подобен остро заточенному лезвию, и воздух в просторном доме, где она осталась единственной хозяйкой, казался ледяным, словно прикосновения холодной воды к коже.
Но это же абсурд! Слуги зажгли огонь во всех каминах, из коридора доносился звук быстрых шагов, в столовой звякали обеденные приборы, на лестнице переговаривались горничные, а обитая зеленым сукном дверь с глухим стуком закрылась, выпустив лакея.
Эмили поспешно поднялась по лестнице, на ходу снимая пальто. Появилась горничная, взяла у нее пальто и шляпку; потом она распакует чемоданы, отсортирует вещи для стирки и повесит платья. Няня займется вещами Эдварда.
Эмили вновь сошла вниз. В дверь будуара постучала кухарка, чтобы получить распоряжения насчет обеда, а также узнать меню на следующие несколько дней. Эмили ничего не делала сама, только принимала решения по поводу ничего не значащих вещей. В том-то и беда. Один пустой день сменялся другим, без каких-либо необходимых или интересных занятий: серыми январскими днями она может шить, писать письма, играть на пианино в пустой комнате или возиться с кистями и красками, не в состоянии воспроизвести на холсте то, что рисовало ее воображение.
Неважно, чем заниматься – лишь бы не в одиночестве.
Но большинство людей из ее окружения были просто знакомыми; называть их друзьями – значит принижать значение этого слова. Их общество нарушит окружавшую ее тишину, но не даст чувства близости, а Эмили еще не дошла до такой степени отчаяния, когда требуется просто присутствие людей, все равно кого.
Рассудком она понимала, что настоящее общение предполагает близость, но Эмили сомневалась, что готова к близким отношениям с кем-то за пределами семейного круга. Ее мать тоже недавно овдовела,
