в совесть, любовь и счастье
и иконы не знал такой.
Верил в труд и в талант я верил,
но не верил, что вправе хам
стать судьёй и стоять у двери,
не пуская в священный храм.
Верил в будущие дороги,
но другие идут, соря.
Не нуждался я раньше в Боге —
оказалось, что, видно, зря.
8.07.1989
Будит рассвет ночь…
Будит рассвет ночь,
бьёт провода дрожь.
В час этот – точь-в точь —
первый трамвай ждёшь.
Тянет меня в путь —
манит тебя глушь.
Только ли в том суть
иль неродство душ?..
Мне с тобой жизнь – в век,
месяц с тобой – в год,
дождь без тебя – снег,
даже вино – лёд,
ссоры с тобой – вздор,
крыша для нас – кров,
мох – как цветы с гор,
и как Париж – Псков.
В поезд спешу сесть —
еду тебе вслед.
Главное – ты есть,
врозь нам пути нет.
…27.07.1989
А что ни говори…
А что ни говори —
все люди прошлым мечены.
Я осознал с трудом
то, что ни с чем не вяжется:
для тех, кто, власть познав,
отведал человечины,
через года и смерть —
не облегченье, кажется.
Таким же вот, как я,
и их здоровье вверено,
и в ужасе во сне
как будто не кричат они,
а держатся за жизнь
привычно и уверенно,
не зная страшный суд
архивов запечатанных.
И пусть они живут,
подмяв десятилетия,
пусть губы стариков
кривятся над пророчеством
(за проданную честь,
ей-богу, не в ответе я):
презренье вспомнит их
по именам и отчествам!
1.08.1989
Думы о державе и о праве…
Думы о державе и о праве
не читал я на твоём лице.
Фианит в серебряной оправе
как цветок на золотом кольце
теребила ты, а руки висли,
словно ветви никнут под дождём,
горечь слов перебивала мысли:
«Господи, куда же мы придём?»
Этим чувствам не было названья —
их теперь назвал простой народ:
боль, и стыд, и разочарованье —
это так, а не наоборот.
Слишком долго мы шутили с властью,
слишком поздно нам открыли рты,
чтобы голой и голодной страстью
Родину,
