бдить за ней.
Подобный способ испрашивать позволения на губернаторское место был сочтен весьма недостойным, и Королева повелела ему не только освободить это место, но и отказалась назначить его послом в Англию, как предполагалось ранее.
Герцог д’Эпернон, освободившись в Меце от д’Аркьена и назначив на его место Бонуврие, своего ставленника, добился того, что цитадель охранял не слуга Короля, а его собственный. Ставки его при дворе весьма повысились.
Тогда казалось, что регентство прочно, насколько это вообще возможно: Парижский парламент, а вслед за ним и парламенты провинций были в этом заинтересованы; все города и общины принесли клятву верности юному Королю и добровольно подчинились Королеве-матери, как и полагалось согласно последней воле Короля; все главные губернаторы и просто губернаторы поступили так же; вельможи – по разным соображениям – свидетельствовали, что у них нет иных устремлений, кроме спокойствия в королевстве и службы Королю под началом Королевы. Дом Гизов особенно выказывал свою приверженность королевской власти, герцог д’Эпернон, вошедший в большой почет, смотрел Королеве в рот. Министры сплотились. Кончини и его супруга, к которым Королева благоволила, заверяли, что будут мудры и станут руководствоваться лишь интересами короны. Граф Суассонский получил желаемое и на время умолк. Намеревались таким же способом удовлетворить и запросы принца Конде, который был на пути к столице: знание его склада ума давало надежду, что с ним удастся договориться, главным образом потому, что по приезде ему предстояло убедиться, что все уже бесповоротно и вряд ли возможно что-либо изменить. Надеялись с помощью подтверждения уже выпущенных эдиктов задобрить и гугенотов, и герцогов Буйонского, Роанского и де Ледигьера – главных вождей партии гугенотов.
Однако дальнейший ход событий показал истинную картину непостоянства французов, даже тех, кто должен был бы проявить наибольшее благоразумие и сдержанность, а также оборотную сторону так называемой верности знати, которая, как правило, ненарушима ими лишь при соблюдении собственных интересов и которая словно флюгер поворачивается туда, откуда им светит выгода. Все, кто был с юным Королем и его матерью, покинули их один за другим ради собственных страстей или интересов.
Принцы крови сперва будут разобщены, затем объединятся и так и не выполнят то, что им предписывал долг. Дом Гизов восстановит свое единство и отделится от двора, беспрестанно обманывая возложенные на него надежды. Парламенты будут потакать смутам. Министры будут смотреть в разные стороны, примкнут к различным партиям и своими руками сотворят свою погибель.
Маршал д’Анкр, казалось бы, навеки связанный с той, что донельзя возвеличила его – иностранец не может претендовать во Франции на более высокое положение, – будет настолько ослеплен, что станет действовать против воли Королевы в интересах партии, которую сочтет способной поддержать его. Во многом повредят Королеве различные капризы
