идти не по большой улице, а стороной, местностью мало освещенной и в эту минуту безмолвной и безлюдной. Он приближался к своему дому, как вдруг толкнул нечаянно человека, шедшего медленно, заложив за спину руки. Толчок был так силен, что шляпа незнакомца упала, обнажив голову священника.
– Простите, – извинился Самуил, поднимая шляпу и подавая ее негодующему священнику.
И тотчас у обоих вырвалось удивленное восклицание:
– Как! Это вы, Мейер! – сказал священник. – Вы любитель, как я вижу, ночных прогулок и к тому же без шляпы! Ого! Это немного странно для такого делового, главное, строгого человека. Говорю это потому, что возвращаюсь от лица, очень вами обиженного, от графа Маркоша.
– А!.. Вам известно, какое дело возникло между графом и мной? – спросил Самуил с удивлением.
Он знал отца фон Роте, очень популярного в Пеште как проповедника и члена всех благотворительных обществ, но не знал, что он имеет сношения с семейством графа.
– Я духовник его семьи, – отвечал священник, – и напомню вам, господин Мейер, хотя не имею на то права, что ваша религия, равно как и наша, запрещает быть безжалостным к ближнему. Впрочем, то, что вы требуете, невозможно исполнить.
На мгновение легкий румянец показался на лице Самуила.
– Отчего же? – спросил Самуил, останавливаясь, так как они подошли ко входу в сад. – Я хочу принять крещение, и полагаю, что мысль обратить в христианство и вырвать душу из осуждаемого вами вероучения должна была вам улыбаться, преподобный отец.
Священник покачал головой.
– Ваше намерение, конечно, похвально; вероятно, как большинство единоверцев, вы присоединяетесь к протестантскому исповеданию, которое, по-моему, та же ересь, что и закон Моисея.
– Вы ошибаетесь, преподобный отец, я хочу сделаться католиком, чтобы быть одной веры с той, которую люблю. Если графиня согласится на мое предложение, то я буду просить вас взять меня в ученики и преподать мне догматы вашей религии, а пока не откажите принять мои пожертвования, которые я желаю раздать бедным, так как я не бессердечный человек и лишь необходимость заставляет меня быть настойчивым относительно графа Маркоша.
Лицо фон Роте осветилось приветливой и ласковой улыбкой. Это был не злой человек, но фанатик; извлекать души человеческие из ада ереси и расширять круг своей благотворительности, было целью его жизни. Мысль о таком громком обращении в христианство, как обращение банкира-миллионера, привела его в восторг, а перспектива крупных пожертвований его богатейшего ученика подавила последние его колебания.
– То, что вы сказали, друг мой, совершенно изменяет мое мнение. Конечно, я не оттолкну душу, сознавшую свои заблуждения и ищущую спасения в нашей святой церкви; в таком случае положитесь на меня. Но здесь не место говорить о столь важных предметах, приходите ко мне завтра, и мы обстоятельно побеседуем с вами.
Самуил поблагодарил священника за его добрую готовность; затем они раскланялись, один почтительно, другой приветливо,
