она. – Я вас, правда, наняла, но нужно же ведь, чтобы вы и хозяину понравились.
Я осмотрела комнату. В ней царили необыкновенные чистота и порядок. Медь, мебель, паркет, двери, тщательно вычищенные, навощенные, покрытые лаком, блестели, как зеркала. Ни пышности, ни темных обоев, ни вышитых вещей, какие встречаешь в некоторых домах в Париже. Все выдержано в стиле, богато и просто, на всем лежала печать комфорта зажиточной провинциальной жизни, порядка и покоя. Как тут должно было быть скучно! Черт побери!
Вошел хозяин. Ах, какой чудак и как он был забавен!
Представьте себе маленького старичка, одетого с иголочки, свежевыбритого и совершенно розовенького – настоящая кукла. Держится прямо, очень живой и, право, милый! На ходу он подпрыгивал, как кузнечик на лугу. Он поздоровался со мной и бесконечно вежливо спросил:
– Как вас зовут, дитя мое?
– Селестина, сударь.
– Селестина, – сказал он. – Селестина?.. Черт возьми! Красивое имя, не спорю… но слишком длинное, мое дитя, чересчур длинное… Я вас буду называть Марией, если вы позволите… Это также очень мило и коротко… И, кроме того, я всех своих горничных называл именем Мария. Мне было бы неприятно отказаться от этой привычки. Я предпочел бы отказаться от прислуги…
У всех у них эта странная мания никогда не называть вас настоящим именем. Я нисколько не удивилась, так как меня уже называли чуть-ли не всеми святыми…
Он продолжал:
– Итак, вы ничего не имеете против того, что я вас буду называть Марией? Согласны?
– Да, сударь.
– Красивая девушка… добрая душа… Хорошо, хорошо!..
Все это он проговорил с веселым видом, очень почтительно, не заглядывая мне в лицо, не бросая на меня взглядов, не раздевая меня мысленно, как это обыкновенно делают мужчины. Он почти не смотрел на меня. С того момента, когда он вошел в залу, его глаза все время были прикованы к моим ботинкам.
– У вас есть другие? – спросил он меня после короткого молчания, и в это время, мне показалось, его глаза странно заблестели.
– Другие имена, сударь?
– Нет, мое дитя, другие ботинки…
И он при этом быстро облизывал кончиком языка свои губы, как это делают кошки.
Я не тотчас ответила. Вопрос о ботинках, который мне напомнил грязную шутку кучера, меня смутил. Это имело какое-то значение?.. Когда он настойчиво повторил свой вопрос, я наконец ответила, но глухим и смущенным голосом, как будто мне нужно было сознаться в каком-нибудь легкомысленном поступке:
– Да, сударь, у меня есть другие…
– Лакированные?
– Да, сударь.
– Хорошо… хорошо… лакированные?
– Да, да, сударь.
– Хорошо… хорошо…и желтые?
– У меня таких нет, сударь.
– Нужно иметь такие… я вам их дам.
– Мерси,
