слова, продолжал Бхайрон. – И днем, и ночью молятся мне все простые люди в полях и на дорогах. Кто ныне подобен Бхайрону? Что это за разговор о перемене религий? Разве моя палка котваля Каши ничего не значит? Она ведет счет и говорит, что никогда не было так много алтарей, как теперь, и огненная колесница хорошо служит им. Бхайрон я – Бхайрон простого народа и главный из небожителей настоящего времени. И потому мой посох говорит…
– Смирно, ты! – прервал бык. – Мне оказывают поклонение в школах, и они говорят очень мудро, ставя вопрос, един я или множествен. Этим восхищается мой народ. И вы знаете, что я такое. Кали, жена моя, ты также знаешь.
– Да, я знаю, – сказала, понурив голову, тигрица.
– Я также выше Гунги. Потому что вы знаете, кто подействовал на умы людей так, что они стали считать Гунгу самой святой из всех рек. Кто умирает в этой воде, вы знаете, как говорят люди, приходит к нам, не понеся наказания, а Гунга знает, что огненная колесница привозила ей множество людей, желающих достигнуть этого; и Кали знает, что ее главнейшие празднества происходили среди паломников, привозимых огненными колесницами. Кто поражал в Пури перед изображением божества тысяча в один день и в одну ночь и привязал болезнь к колесам огненных колесниц так, что она пробежала с одного конца земли до другого? Кто, как не Кали? Прежде, когда не было огненной колесницы, это был тяжелый труд. Огненные колесницы сослужили хорошую службу матушке-смерти. Но я говорю только о своих алтарях, я не Бхайрон простого народа, а Шива. Люди проходят мимо, произнося слова и рассказывая о чужих богах, а я слушаю. Вера сменяется верой в моих школах, а я не чувствую гнева, потому что когда сказаны все слова и окончены новые сказки, люди возвращаются к Шиве.
– Правда. Это правда, – пробормотал Гануман. – К Шиве и другим возвращаются они, мать. Я проникаю из храма в храм на севере, где поклоняются одному Богу и Его Пророку; и теперь в их храмах видно только мое изображение.
– Не за что тебя благодарить, – сказал олень, медленно поворачивая голову. – Я – этот единый и его пророк также.
– Вот именно, отец, – сказал Гануман. – А на юг еду я, старейший из всех богов, с тех пор как люди знают богов, и я проникаю в храмы новой религии, где изображают нашу двенадцатирукую женщину, которую они зовут Марией.
– Я знаю, – сказала тигрица. – Ведь эта женщина – я.
– Именно так, сестра. Я иду на запад между огненными колесницами, являюсь перед строителями мостов в различных видах, и ради меня они меняют свою веру и становятся очень мудрыми. Я сам строитель мостов – мостов между «Этим» и «Тем», и каждый мост, в конце концов, неизменно ведет к Нам. Будь довольна, Гунга! Ни эти люди, ни те, которые последуют за ними, вовсе не насмехаются над тобой.
– Так я, значит, одна, небожители? Не успокоить ли разве мой поток, чтобы как-нибудь не снести их стен? Не иссушит ли Индра мои источники в горах и не заставит ли меня смиренно ползти вдоль их набережных? Не зарыться ли мне в пески, чтобы не сделать чего-нибудь неприятного
