изъевшийся молью шарф,
как рисунок, закинутый в шкаф.
Едет в той же одежде, как все,
на таком же сиденье автобуса
с виду добрый, поглаженный
маленький человек.
С виду нежной и ласковой
прирученный рукой,
над тяжелыми днями осени
размышляет, обнявши рюкзак.
С виду так же ночами спит,
так же время проводит с друзьями;
этот маленький, неуклюжий,
с птичьим пением связанный
неразрывно,
точно тюль, человек -
никуда не спешит,
ни о ком не волнуется.
Так бывает, что в гуле машин,
механизмов угрюмых часов
забываются
неуклюжие люди;
забываются,
может нарочно,
а может случайно,
но обычно кончаются
в перекрестках маршрутов -
никому уж ненужные,
никому не хрустальные.
Как потерянный в детстве солдатик,
как заросший кустами сад,
как сорвавшийся в небо шарик.
И бывает сидит
на сиденье автобуса,
по чему-то грустит,
оторвавшийся
и потерянный,
с виду добрый, поглаженный,
от чего-то забытый
маленький
человек.
23.09.18.
Кинолента на бедре.
Не люди.
Антропоморфные звери
давно уже здесь живут.
Плыть, лелея восторги души,
обнимая трущобы волн.
И куда еще втаскивать порох,
на какие такие
палубы?
Трубка вычертит круг,
узлом дым затянется.
Ну какой ты мне друг,
разве думал спасти от виселиц?
И табак, и бумага. Подарок!
Сжатые губы. Полоска времени.
Я глядел, как стекала кровь.
–Вы разлюбите?
–Кремень.
И мечтами, как хворью, покрывался, стыдея.
Не оттуда,
нет, нет.
Мне утробой служили книги,
и я сам
использовал
кесарево.
Шу! Снег скрипучий. Румянец щек.
Вы больны?
–Я полынью страдаю, который год.
Как же ярко взлетает птица,
как высок ее перьев строй.
Вам, случайно, не в древний
Рим?
–Нет, мне на дальний восток.
Переплеты, страницы, голых слов
ненужный интим.
Расчертите по телу пальцем
ваш
