не хотел. – В голосе Гурова зазвучали скрежещущие нотки, которые приобретает розыскник за многие годы работы. Они часто убеждают людей быстрее, чем милицейское удостоверение и даже оружие.
– Алла… Николай Ильич… – Гуров поднялся, развел руками и поклонился.
– Извини, Лев Иванович, – сказал Бардин, провожая свояченицу и Гурова до лифта. – Он парень хороший, только пить ему нельзя.
Квартира Ирины была не такой шикарной, но подавляющее большинство москвичей о такой и мечтать не могли. Женщина молча достала из холодильника бутылки, Гуров так же молча налил, и они выпили. Гуров налил себе сразу вторую порцию, быстро выпил, бутылки убрал в холодильник, закурил, после небольшой паузы спросил:
– Сколько тебе лет?
– И сто, и пятнадцать, зависит от настроения. В паспорте записано, что тридцать восемь.
– Давно развелась?
– Черт его знает! – Женщина потерла висок. – Сейчас соображу… Четыре, нет, шесть лет назад.
– Где работаешь?
– У отца в фонде. Ты знаешь, как моя фамилия?
– Знаю, что не Горбачева, и слава богу.
– Но мой отец…
– Извини, мне неинтересно.
– А что тебе интересно? Тебе кто-нибудь, кроме тебя самого, интересен?
– Возможно. – Гуров поцеловал женщину в висок. – Извини, но я не виноват.
– А кто виноват?
– Стоит подумать. – Гуров шагнул к дверям, поправил галстук, одернул пиджак. – Вопрос интересный, главное – оригинальный. Я на днях позвоню.
– И не вздумай, я не желаю тебя видеть.
– Лгать нехорошо. – Гуров вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Человека, который стрелял из пистолета с чердака дома, расположенного через улицу от подъезда, где застрелили банкира, звали Борис Сергеевич Галей. В юности он пытался выяснить, откуда у него такая несуразная фамилия, но мать не знала, отец же жил так, что не то что фамилию, имя собственное забыл, а вскорости от белой горячки и помер. Борису было тогда шестнадцать, его меньшому брату Сашке – семь, мать Евдокия, женщина по паспорту молодая, а по виду и здоровью вином окончательно пришибленная, после кончины супруга и основного собутыльника продержалась всего ничего – через год схоронили. Братья остались одни в двухкомнатной по тем временам отличной квартире, которую у них наверняка бы отобрали, а самих запрятали в детдом, если бы не один момент, о котором чуть позже. Пацаны, прячась от семейных скандалов и драк, целые дни проводили на «Динамо» – в те шестидесятые знаменитом стадионе. Разница в десять лет не мешала ребятам быть всегда вместе, наверное, их объединяла цель – заработать на еду и нежелание идти домой. Подмести, полить, подкрасить – да мало ли дел на таком огромном стадионе. Сашке было пять, а Борису четырнадцать, когда вся стадионная обслуга знала ловких, услужливых мальчишек отлично. Урны покрасить, лавки переставить, из взрослых кто с похмелья ног не волочет, а кто уже опохмелился
