На каком основании?
– Она Исмадина, она не могла не знать, чем занимался ее муж. Да и сама вела себя как предатель Родины – пыталась бежать в Советский Союз; и вдруг вернулась назад – это очень подозрительно.
– Что скажешь? – Чжао Чжихэн обратился к Ильхаму.
– Я только вернулся, ситуации не знаю.
– А Ульхан ты тоже не знаешь?
– Ульхан… – Ильхам на мгновение запнулся и продолжал: – Она из бедной семьи, во время земельной реформы была активисткой, когда помогали Корее бороться с Америкой – записалась в добровольцы; а еще ездила в уезд выступать в агитконцертах. Когда вышла замуж – погрузилась в семейные дела, Исмадин не давал ей активно участвовать в производственной деятельности и политических мероприятиях. Я считаю, она не может быть плохим человеком. А если про Исмадина – то хоть и говорили, будто бы он связался с дурной компанией, но он тоже, в сущности, человек простой и чистый…
Чжао Чжихэн удивленно хмыкнул – он не ожидал, что Ильхам выскажется так ясно и прямо. В это неспокойное смутное время многие овладели искусством говорить расплывчато, уклончиво – ни да ни нет, и так и сяк – не то осел, не то лошадь, как говорится. Главное в позиции не то, правильная она или неправильная, честная или нет: главное, чтобы не было ответственности, никакого повода, никакого беспокойства себе лично, чтобы потом не утираться и не отмываться, когда полетят грязные брызги. Особенно в делах, которые прямо тебя не касаются. Ошибешься на сантиметр – а проблем получишь на километр ни за что ни про что. Вот поэтому-то и слышишь в период смуты: «да, могло быть и так», «трудно сказать», «не стану утверждать», «да ну! вряд ли… хотя, если подумать, то кто его знает» – и тому подобные выражения. Ну кто, скажите, в такое-то время будет говорить о других что-то хорошее?
Но еще больше удивился Кутлукжан. Настолько, что спросил по-простому, без намеков и уловок:
– Ты считаешь, что она и ее муж невиновны?
– Я могу сказать только, что раньше не замечал за ними ничего плохого. И еще вот я думаю: какой бы сложной ни была ситуация, как бы ни обострялась борьба, мы должны следовать указанию Председателя Мао – не упустить ни одного врага и не обвинить понапрасну ни одного хорошего человека. А вы что предлагаете? – задал Ильхам встречный вопрос.
– Ну да, конечно, – ответил Кутлукжан.
Чжао Чжихэн покивал, поддерживая слова Ильхама, а потом спросил как бы сам себя:
– Арестовать Ульхан. А на основании чего? Устроить публичную критику и проработку? Что критиковать и против чего бороться? Она хотела уйти «туда»? Мы считаем, что даже те, кто уже ушел, во всяком случае, большинство из них, вовсе не обязательно стали нашими врагами; ведь мы боремся с ревизионизмом, а не со всем советским народом. К тому же Ульхан вернулась сама, неважно, почему и как – но не ушла же насовсем. Она знала что-то о делишках мужа? Может, знала, а может, и не знала толком. Может быть, много знала, а может, и вовсе ничего.
