грохот сливного бачка и скрип просевших половиц.
Марина отпрыгнула к стене и прижала к груди сумку.
Из-за угла, совершенно не обращая внимание на вошедших, прошаркал, стуча большими тяжелыми ботинками, всклокоченный старик. От старика шел тошнотворный кислый запах. Маринка опустила голову, чтобы не смотреть на гадкого деда, но в тот же момент заметила на полу мокрые следы.
«Это он, наверное, в туалете мимо унитаза… – с содроганием подумала она, – а потом ботинками…»
Маринку замутило, к горлу подкатила тошнота. Пришлось поспешно прикрыть рот и нос ладонью.
Дядя Витя проследил за ее взглядом и снисходительно усмехнулся.
– Эт ниче, мать, пообвыкнешься, – преувеличенно окая, пообещал дядя Витя, – на селе все свои. Галя, – крикнул он в закрытую дверь, за которой плакал ребенок, – Яковлич опять оконфузился. Подотрешь? Или занята?
– Ладно, – ответил из-за двери высокий женский голос, и ребенок заплакал с удвоенной силой.
Маринка расстроилась и шла теперь тихо, вовсе опустив голову.
Дядя Витя открыл перед ней белую дверь с разболтанной металлической ручкой.
– Ваши ап… Короче, твоя комната. Смотри, обживайся, – серьезно сказал он, почувствовав, что новой жиличке совсем худо и тоскливо. – Вещи тут остались от прошлого жильца. Какие нужно, себе оставь. А остальное… позовешь меня или вон из шестой. На помойку отнесем.
Марина оглядела комнату.
По правде говоря, она представляла себе все совершенно иначе. Хотя комната была даже ничего: светлая, квадратная – четыре на четыре, с большим окном. На окне висел желтый от времени давно не стиранный тюль, но занавески не было. У самого окна стоял овальный стол с круглыми темно-коричневыми следами, по всей видимости, от горячей сковороды. У стола – деревянный стул, выгнутый как кошачья спина. У стены – узкая голая кровать с панцирной сеткой.
От вида сетки в груди что-то сжалось и противно заныло. Стало одиноко.
Странно было начинать новую, взрослую жизнь вот с такого вот железного остова. Ей почему-то казалось, что комната, в которой она будет жить, должна быть пустая. Только светлые стены, большое окно, стол, кровать, стул. Тут так и было, только пустоты отчего-то не было. Той пустоты, которую должна была занять она, Маринка. В этой комнате все еще кто-то жил. В этих кругах от сковородки на столе, в этом замызганном тюле…
У самой двери криво висела металлическая вешалка, закрытая цветной тряпкой, возможно застиранным женским халатом. И в этом всем тоже будто бы обитала чья-то душа. Душа очень грустная и ужасно усталая.
Под вешалкой стояла какая-то обувь и пара узлов с одеждой.
– А кто здесь раньше жил, – спросила Марина, – он что, умер?
– Бог с тобой, златая рыбка, – ответил дядя Витя, – родственники забрали. В Воркуту. Завернули деда Михалыча в пальто и увезли. Матрас и подушку забрали, а остальное Галка в узел завязала.
– А
