осталась в чайках, ожидая ночи. В новых узорчатых зипунах лежали они на палубах, натирая пистолеты и сабли, инкрустированные драгоценными камнями.
Как только луна вошла на небосвод, и поселение поволжское обволокла полуночная дрёма, атаман с казаками поскидали рясы, обнажив оружие, и со двора храма, где их разместили, направились к главным воротам. Перерезав охрану, они запалили факелы, показывая сигнал, сидящим в засаде.
Вскоре город аки встревоженный муравейник пришёл в движение: топот сапог по скрипучим доскам доносился до уха словно барабанный бой, крики разбуженных стрельцов и их пойманных в исподнем девок разносились то тут, то там словно затравленное карканье воронов. Успевшим поднять оружие и вступить с казаками в бой, перерезали шеи и насадили на длинные копья. К яме, что у казённой избы, оттащили сонных дьяков, выволоченных из храма, и, отрубив им саблями головы, покидали окровавленные трупы на холодное дно.
– Сегодня будут пировать склизкие черви и земляные жуки!
– Отведают плоть богохульников, царёвых приспешников!
Пятеро казаков во главе с атаманом ворвались в дом воеводы и, выкинув его на крыльцо, коромыслом перебили ему ноги, чтобы не убежал. Нашедши детей, заковали их в цепи, а жену за волосы начали таскать вокруг дома на потеху казацкому войску.
– А ну, плут мошенник негодный, признавайся, где казну народную прячешь? – вопрошал у него атаман
Окровавленный воевода напрасно взывал к милосердию вольных погромщиков – бородатые казаки только смеялись над ползающим в грязи властителем города. К этому времени народ уже вывалил гурьбою на площадь и смотрел на казацкую вольницу.
– А ну, люди добрые, слушайте плач вашего воеводы, что обирал вас как осинок безжалостно! Пусть кается перед народом честным, как жировал наместник царский! Я, Степан Разин, не допущу беззакония над народом свободным, не позволю над казаками издеваться и объедать их детишек малых. А ну давай телегу с обручем! Сейчас он нам вернёт награбленное, холуй гусадарев!
– Так ему ироду и надобно! – перешептывались бабы разбуженные, пока воеводу с помощью железного обруча распинали на телеге.
– Пощадите, разбойники! – верещал поломанный воевода, – милостью царя-батюшки Алексея Михайловича, заклинаю о снисхождении! Неповинен я перед казаками, детьми умоляю, не трогайте!
– Ах ты, пёс шелудивый, воришка казённый! А ну, братушки, тащите сюда его выпрысков!
Казаки притащили за космы закованных в цепи детей воеводы и подвесили их на столбах, воздвигнутых на скорую руку, словно на виселице. Когда второго мальчонка поднимали за скованные за спиной руки, хрупкие плечи ребёнка не выдержали и переломились. Хруст разнёсся над головами людей, и несколько баб в ужасе закричали, отворотив лица.
Телегу с воеводой загнали под виселицу, чтобы отец видел мучения своих чад. Казаки начали стегать кожаными кнутами с острыми иголками извивающихся в конвульсиях и боли детей. Их поросячий визг заполнил площадь. Кровь ручьями стекала на онемевшего от страшных видений
