по многим спорным вопросам.
Доктор Поссар предложил ректору кресло и крикнул Стуре, чтобы подал вина.
– Только разбавленного, – поспешил добавить ректор. – Хоть я и богослов, но по-богословски[3] пить уже не в моих силах – печень…
– Слышал, что говорит его магнифиценция? Ступай.
Стуре, шаркая, как старик, побрел на кухню.
Сам Лозоик был сдержан в привычках, не не аскет. Не осуждал студентов, устраивающих по праздникам публичные спектакли и даже порой эти представления посещал. Мог пригубить – не более – вина. Хотя здоровье, наверняка, позволило бы и больше, подумал ректор без зависти. Странно, но он Лозоику Поссару никогда не завидовал. При том, что Лозоик и внешне был куда авантажнее доктора Битуана. Во время редких своих визитов в Новый Дворец ректору приходилось видеть скульптурные изображения языческих правителей и что-то в них (как ни грешно было такое сравнение) напоминало доктора обоих прав – правильные черты, раздвоенная морщина между четких бровей, глубоко сидящие глаза, тонкий орлиный нос, несколько заостренный, решительный подбородок. И сложен он был вполне соразмерно, и на здоровье не жаловался. Казалось бы, как не позавидовать – ан нет.
– Надеюсь, что не отвлек тебя от дел… – начал ректор.
– Ничего. Мне полезно немного отвлечься.
– …потому что я пришел без дела. Только для того, чтобы рассказать, что я сегодня был на обеде у архиепископа, и речь там зашла о твоем трактате…
– О котором?
– «Сравнение канонического и светского права». Его преосвященство отозвался о нем с большой похвалой. Он находит мысль о необходимости приравнять государственную измену к ереси весьма тонкой.
– Прежде всего, это разумная мысль. Если это положение будет принято, оно избавит правосудие от многих затруднений. Я не имею в виду явные случаи, когда еретики нескрываемо выступают бунтовщиками и ненавистниками светской власти вроде катаров или дольчинианцев. Но возьмем относительно недавний процесс тамплиеров. – В звучном ровном голосе Лозоика не слышалось горячности, но тема его несомненно увлекала. – Если бы трибунал принял указанное положение, отпала бы необходимость в длительном разбирательстве, и казнь, свершившася десять лет назад, могла бы произойти на семь лет раньше. А из-за проволочек многие виновные успели скрыться.
Вернулся Стуре с кувшином и кубками. Ректор принял кубок с разведенным на греческий манер вином (и вино-то было греческое) и стал пить мелкими глотками, как предписывала скельская медицинская школа. Доктор Лозоик продолжал.
– И как можно не видеть очевидного? Ведь и в основе ереси, и в основе государственной измены лежит одно и то же – предательство Господа, Спасителя нашего и предательство господина земного, который есть помазанник божий. А предательство, как учит нас богословие – один из самых тяжких грехов.
Богословским называли особо крепкое вино.
