гнев его не проходил. Лукас прислонился к колонне неподалеку от ниши и наблюдал, как по мраморному полу великолепного бального зала перед ним кружатся пары. Рядом с ним стояли друзья его брата, Моррис и Хемптон, титулованные особы, правда, вспомнить, какие именно титулы они носили, он не мог. Молодые люди были увлечены горячим спором о достоинствах и недостатках капитализма в Америке и о том, почему он все равно обречен на неудачу. Лукас делал вид, что ему интересно, изредка поддакивал, а в основном игнорировал и этих двоих, и их спор.
Это был его последний вечер в Англии, и хотелось поскорее его закончить. Лукас не чувствовал привязанности к этой унылой холодной стране и не мог понять тех, кто решил здесь обосноваться. После Америки, диких просторов, почти не тронутых цивилизацией, Лукас не мог представить, чтобы добровольно выбрал Англию. Он находил, что большинство ее жителей такие же напыщенные и вычурные, как их государственные деятели и памятники. У него вызывала отвращение толпа, бесконечные дымящие трубы, серо-черный смог, безвкусица женщин и чопорность мужчин. В Лондоне он всегда чувствовал себя как в тюрьме или в клетке. Ему вдруг вспомнился танцующий медведь, которого он однажды в детстве видел на сельской ярмарке в окрестностях Цинциннати. Зверя нарядили в мужские шаровары, и он танцевал на задних лапах вокруг своего хозяина, который направлял его, дергая за длинную тяжелую цепь, надежно закрепленную на шее.
Мужчины и женщины, кружившиеся в танце, напоминали Лукасу того дрессированного медведя. Их движения были резки, неестественны и, конечно, отрепетированы. Платья на женщинах различались только по цвету, совершенно одинаковые по стилю и покрою. Мужчины, на его взгляд, выглядели столь же нелепо, все как на подбор облаченные в торжественно черное, как в униформу. Черт побери, у них даже ботинки были одинаковые! Нормы и правила общества, полного условностей, в котором они жили, были их цепями, и Лукас вдруг почувствовал, что ему даже немного жаль их. Никогда им не узнать ни настоящих приключений, ни свободы, ни открытых просторов. Они поживут, потом умрут, но так и не поймут, что потеряли.
– Отчего вы так сморщились, Лукас? – поинтересовался Моррис, старший из двух англичан, и внимательно уставился на него в ожидании ответа.
Лукас кивком показал на танцующих и проговорил со своим мягким протяжным кентуккийским выговором, который так забавлял собеседников:
– Я вот думаю, что среди них нет ни одной белой вороны.
Моррис в замешательстве покачал головой: было очевидно, что он не понял смысла этого замечания, – и более проницательный Хемптон пояснил:
– Это он о танцующих.
– Ну и?.. – все еще не дошло до Морриса.
– Ты разве сам не замечаешь, как похожи одна на другую женщины? У всех волосы завязаны тугим узлом на затылке, и почти у каждой из этого узла торчат во все стороны дурацкие перья. Да и платья не различить. А все эти хитроумные проволочные каркасы у них под юбками, чтобы задницы выглядели более привлекательно… Да и мужчины тоже не лучше: все как на подбор…
Хемптон повернулся к Лукасу:
– Воспитание и образование
