века. В те дни никто не тратил времени на такие вещи, как «искупление», «реабилитация», и прочую ерунду. Вещи подразделялись четко и ясно на черное и белое. Либо вы виновны, либо нет. Если виновны – вас полагается либо повесить, либо посадить в тюрьму. И если вы приговорены к лишению свободы, вас не будут отвозить в какое-то заведение, нет, вам придется рыть себе тюрьму своими руками, и власти провинции Мэн выделят для этого лопату. Вы выроете яму таких размеров, какие вам под силу, если копать от восхода солнца до захода. Затем, получив пару шкур и корзину, вы спускаетесь вниз, а яму сверху накрывают решеткой, сквозь которую вам будут бросать немного зерен или кусочек червивого мяса, а по редким праздникам потчевать ячменной похлебкой. Испражняться придется в бадью, а в шесть утра, когда приходит тюремщик, эту же самую бадью вы отдаете ему для воды. А в дождливую погоду приходится спасаться под ней от потоков воды.
Никто не проводил «в дыре» слишком долгое время – самое большее, насколько я знаю, тридцать месяцев. Это был четырнадцатилетний психопат, кастрировавший школьного товарища, но он был молод и здоров, когда его посадили.
Не забывайте при этом, что за любое более тяжкое преступление, чем пустячная кража или мелкое богохульство, вас повесят. А за такие мелкие преступления вы проводите три или шесть, или девять месяцев в дыре и выходите оттуда абсолютно бледным, полуослепшим, начинаете бояться открытого пространства, зубы ваши шатаются и готовы окончательно вывалиться, ноги покрыты грибком. Старая добрая провинция Мэн…
Шоушенкский карцер являет собой некое более цивилизованное подобие средневековой тюрьмы… События в человеческой жизни развиваются в трех направлениях: хорошо, плохо и ужасно. И если вы углубляетесь в кромешную тьму ужасного, все труднее становится делать какие-либо различия.
Чтобы попасть в карцер, вы спускаетесь на двадцать три ступеньки в подвал. Единственный звук, проникающий туда, – звук падающей воды. Все освещение представлено тусклой шестидесятиваттной лампочкой. Камеры там одиночные, они имеют форму бочонка, как те стенные сейфы, что богатые люди скрывают в своем доме за какой-нибудь картиной. Как и в сейфе, двери раздвигающиеся, окон нет никаких, даже решетчатых, и единственное освещение – лампочка, которую выключают в восемь вечера, на час раньше, чем гасят огни в остальных помещениях тюрьмы. Вам приходится находиться в кромешной тьме, хотите вы этого или нет. В камере есть вентиляция, и можно слышать, как в вентиляционной системе шуршат и снуют крысы. В камере есть прикрученная к стене койка и большой стульчак без сиденья. Таким образом, у вас есть возможность проводить время тремя способами: сидеть, испражняться или спать. Богатый выбор. Двадцать дней в таком месте тянутся, как год, тридцать – как два года, сорок дней могут показаться десятилетием.
Единственное, что можно сказать в защиту одиночки, – у вас появляется время подумать. Энди занимался этим все двадцать дней своего пребывания на «диете Нортона», а когда вышел, попросил о новом свидании с комендантом. Запрос был отклонен. Такая встреча, сказал комендант,
