новые грани боли. В сознании вспыхнула мысль, что сильнее, больнее уже невозможно. Все оттенки прочувствованы и пережиты, хуже ведь быть не может. И я упрямо сжала губы, чтобы не вырвалось ни стона, ни мольбы о пощаде.
Но я просто не до конца разобралась в многогранности страданий. Потому что когда пришла боль, которая разорвала меня на части, я поняла, до этого была лишь прелюдия. Настоящее страдание здесь. В навалившемся всем весом, дышащем перегаром теле. В этой дикой агонии. В грубых толчках. Вот она – настоящая пытка. И я кричала. И молила о пощаде, ненавидя себя, показывая слабость и ничтожность своего тела. Мой крик все длился и длился. Смешиваясь с ударами и приказами заткнуться. Смешиваясь с кровью разбитых губ. И этой агонии не было конца. Наконец потная мозолистая ладонь надавила на лицо, и я почувствовала, как сознание меркнет. Я надеялась, что больше не будет ничего. И мне удалось заслужить смерть. Ведь любой пытке рано или поздно должен настать конец.
Но потом появились руки и подхватили меня. Не злые крепкие кулаки, а чуть шершавые неловкие ладони. Они укачивали и грели, гладили утешительно, с добротой и состраданием. Почти как мамины, но у нее не было такой загрубевшей кожи. Руки оберегали, и мне казалось, что я слышала бормотание снаружи моего кокона. Голос обещал, что теперь все будет хорошо, а руки держали крепко, но нежно. И потоки теплого воздуха вновь подхватили мой кокон с исстрадавшимся телом, отправив его в блаженное ничто…
ЖЕНЯ
Не уверен, удалось ли мне поспать вообще. Тело вроде проваливалось в короткую дрему, а потом я вскакивал на постели, беспокойно сверяясь с часами. В пять утра окончательно проснулся, не испытывая бодрости, только лишь нервное возбуждение. С тревогой и нетерпением я прислушивался к звукам в квартире, ожидая. Наконец прозвонил будильник отца, и я, затаившись, слушал, как он в привычном ритме собирается на работу. Время, казалось, текло бесконечно медленно. Когда за отцом громко захлопнулась входная дверь, я подскочил как ужаленный.
Мама любит поспать в субботу и раньше девяти вряд ли выйдет из родительской спальни. Приняв душ со скоростью света, я натянул одежду и нацарапал в темноте записку для мамы о несуществующем походе в кино с несуществующей девушкой. После чего, практически бесшумно закрыв за собой дверь, рванул вниз по лестнице, перепрыгивая несколько ступенек за раз.
С тревогой я нажал кнопку звонка у привычной двери на шестом этаже. Тишина. Ну да, сейчас семь утра, но неужели они там мирно посапывают? Или, может быть, их вообще нет? Им пришлось поехать в больницу? Все обернулось хуже, чем я думал? Сердце колотилось с такой силой, что я снова нажал кнопку звонка и не отпускал, пока не услышал какие-то звуки за дверью.
Наконец дверь открылась, и я увидел бледное заспанное лицо Олега. Мы недоуменно смотрели друг на друга.
– Ты чего, Жень? – недовольно буркнул Олег. – Ты что тут делаешь?
Мне ему хотелось задать точно такой же вопрос. Он никогда ночевать не оставался, Сашка
