И тогда биологи бы протестовали, уверяя, что дерево холодных широт не может расти в Африке.
Махдохт билась головой об стену, билась и билась, пока не разрыдалась. Между горестных всхлипов подумала: в нынешнем году она непременно купит тур в Африку. Поедет в Африку, чтобы вырасти там. Она всем сердцем хотела быть деревом жарких широт. Всем сердцем хотела – а кто по велению сердца пойдёт, безумие познает.
Фаезэ
В четыре часа вечера 16 августа 1953 года Фаезэ после долгих дней сомнений и раздумий приняла решение. Молчать уже было бессмысленно. Если бы она и дальше ждала, всё могло накрыться медным тазом. Она должна была пойти и отстоять своё право. Однако, несмотря на всю силу, проснувшуюся внутри, Фаезэ понадобился целый час, чтобы одеться.
Она медленно натянула чулки. Сняла домашнее платье и надела летнюю блузку и хлопковую юбку и всё это время нет-нет да и подумывала: вдруг там будет Амирхан? А мысль о том, что там будет Амирхан, обдавало всё её тело жаром. Если там будет Амирхан, она, конечно же, не сможет спокойно сказать, что хотела. Вообще не сможет говорить. Ей придётся снова всё затаить в сердце, снова мучиться. Потому что всякий раз, когда она хотела выговориться, что-то случалось, и за этим неизменно следовали сомненья и раздумья о сказанном и несказанном.
Перед зеркалом, припудриваясь, она сказала себе: «Я старею». Шёл двадцать восьмой год её жизни. Двадцать восемь лет и два месяца. Старой, конечно, она не была, была, скорее, измождённая.
Фаезэ надела туфли. Взяв сумку, устремилась вниз по ступеням.
Мать сидела во дворе на кушетке и смотрела на пруд. Стук каблуков Фаезэ заставил её отвлечься. Она спросила:
– Идёшь куда-то?
– Да.
– Не ходила бы, дочка, по всем улицам народ бушует.
У соседей было включено радио, и его шум доносился во дворе. Фаезэ замялась. Мать была права. Мать вздохнула:
– Чадру хотя бы накинь.
Фаезэ молча вернулась в дом. Из-под сложенной одежды выудила чёрную чадру, которую надевала в траур, и, глядя в зеркало, накинула её на голову. Тяжёлые складки шёлкового джерси превратили её в нечто наподобие неправильного куба, на который следует смотреть только с одного бока. Если Амирхан там будет, обязательно её высмеет. Фаезэ нравилось, когда Амирхан её высмеивал, но не по таким поводам. Одно дело, когда высмеивает за то, что она замуж не выходит. Но если из-за чёрной чадры – это хуже некуда. Вдруг Фаезэ расплачется? Нехорошо будет плакать перед Амирханом. Фаезэ подумала, будь что будет, выхода нет. Она снова спустилась по лестнице, на этот раз в чадре.
Мать больше ничего не говорила. Она уже давно не командовала.
Фаезэ вышла из дома. Жили они в узком переулке. Рёв толпы доносился издали, но, к счастью, здесь была не главная улица, к тому же, очень быстро подвернулось такси. Фаезэ села в машину. Сказала:
– На улицу Сазавар.
Водитель посмотрел на неё в зеркало заднего вида. Такси тронулось.
«Не
